Станислав Рем - Двадцатое июля

Попутно офицер пришел еще к одному выводу: после расстрела Штауффенберга в его кабинете кто-то побывал и покопался в бумагах. То есть уже после того, как штаб взяли под контроль его, Скорцени, люди. Значит, либо его подчиненные чего-то, вернее, кого-то, прошляпили, либо среди них есть сторонник (или сторонники?) Штауффенберга.

Штурмбаннфюрер ринулся назад, в кабинет, где допрашивал Фромма. Там он быстро прошел к телефону, поднял трубку и принялся набирать номер.

— Кому вы звоните, Отто?

— Не ваше дело, генерал.

— А если вы делаете ошибку?

Скорцени на миг задумался, но потом все же продолжил вращать диск.

— Если я ошибаюсь, тогда, значит, ничего не понимаю в людях. Приемная министерства пропаганды? Говорит штурмбаннфюрер Скорцени. Соедините меня с министром. Срочно.

Гизевиус, беспрестанно оглядываясь, перебежал через парк, выскочил на улицу, перешел на противоположную сторону и быстрым шагом направился к автобусной остановке. Только теперь он почувствовал себя в некоторой безопасности. События минувшего дня надолго останутся в его памяти. Хотя он этого совсем не желал. Иметь в руках людей, оружие, технику и так бездарно все организовать?! Чего ж тогда удивляться, что Германия проигрывает на всех фронтах?..

В штабе резервистов после сообщения Штауффенберга царила полная беспечность. Последовавший спустя час приказ генерала Ольбрехта никто и не думал выполнять. Руководители заговора собрались в кабинете Фромма и вместо того, чтобы начать активные действия в столице, принялись в который раз обсуждать, кого они определят на руководящие посты. Глупейшая ситуация! Столько сил потратить на подготовку и так нелепо все профукать…

— Господин полковник, — отозвал он тогда, помнится, Штауффенберга в сторону, — вы собираетесь действовать? Что, если гестапо выйдет на нас раньше, чем асы того ожидаем?

— Не волнуйтесь, господин дипломат, — безмятежно улыбнулся граф. — Можете мне поверить, гестапо ничего не предпримет. Так же, как и СС.

Гизевиус хотел было тогда продолжить свою мысль, но тут Штауффенберга вызвали на переговоры с Фроммом. Больше им поговорить так и не удалось. А через два часа полковника расстреляли. На лице графа, когда его выводили из кабинета, читалось удивление, которое Гизевиус понял по-своему. Памятуя об их недавнем разговоре, дипломат пришел к выводу, что люди из СС тоже поддерживали заговор. И связующим звеном между ними и заговорщиками являлся не кто иной, как Штауффенберг. Подтверждением тому служило и прибытие в штаб трех сотрудников гестапо, которые намеревались арестовать одного лишь полковника. А может, они просто хотели вывести его из здания? Но Ольбрехт неожиданно приказал их задержать. Всех троих заперли в графском кабинете. А потом в отработанном до деталей механизме операции что-то сломалось, и бойцы СС начали штурм…

«Валет» присел на скамейку и бросил нетерпеливый взгляд на дорогу: когда же наконец подойдет автобус? Невольно мысли вновь вернулись к недавним событиям.

…Начало штурма. Арест Штауффенберга…

Сам Гизевиус успел спрятаться на втором этаже, в помещении канцелярии. От небрежного взгляда эсесовца из команды Скорцени его спас огромный сейф, за которым он инстинктивно, без всякой надежды на спасение, укрылся с первыми же прозвучавшими в здании штаба выстрелами. Потом в его тайное укрытие никто долго не заглядывал, и дипломат осторожно выглянул в коридор. Солдат в полевой форме СС с автоматом через плечо осматривал поочередно все кабинеты. «Видимо, все-таки придется применить силу», — подумал тогда Гизевиус. Но обошлось. Добравшись до кабинета Штауффенберга, солдат вошел внутрь и через несколько минут вывел в коридор тех самых троих гестаповцев, которые явились в штаб якобы для ареста Штауффенберга.

Когда они ушли, Гизевиус покинул свое убежище, неслышно проник в кабинет погибшего полковника и принялся просматривать имевшиеся там бумаги. То, что он обнаружил, потрясло его до глубины души. «Валет» стал в спешке рассовывать по карманам самые важные, на его взгляд, документы, надеясь успеть до возвращения солдата. Успел.

Затем через черный ход дипломат прокрался на улицу, но, увидев окружившие здание танки, вернулся обратно и затаился под лестницей в ожидании удобного случая. А вскоре стал свидетелем семейной трагедии Шталей. Собственно, именно благодаря этому обстоятельству он и смог покинуть штаб, в считанные минуты превратившийся в западню.

Вырвавшись на свободу, Гизевиус ненадолго задумался: что делать дальше? Домой ни в коем случае возвращаться нельзя. Просить приюта у знакомых — тоже. Покупать билет на поезд опасно: можно погореть на документах. Дипломат понимал: в Берлине начали действовать законы войны. А это означало, что гестапо будет проверять всех подряд, причем еще пристальнее и бдительнее, чем обычно. Выходов оставалось два: либо спрятаться в городе и ждать, пока все уляжется, либо попробовать выбраться из него пешим ходом. Второй вариант Гизевиус отмел сразу, ибо тот мало чем отличался от покупки билета на поезд. Хоть сейчас на дорогах Германии и появилось много беженцев — жертв бомбардировок и наступления красных, — однако все они постоянно были под прицельным контролем властей. Система, разработанная Гитлером и его окружением, продолжала работать безотказно.

В голове еще с 1939 года, когда он примкнул к Канарису, хранились два адреса. Но можно ли их сейчас использовать? По-прежнему ли преданы те люди Канарису или уже переметнулись на сторону Гиммлера, точнее, его любимчика Шелленберга?

Из-за поворота наконец показался автобус. «Валет» решил: какой бы номер у этого маршрута ни был, он сядет и уедет отсюда. И уже вдали от штаба резервистов попробует окончательно определиться с дальнейшими своими действиями.

— Господин Гизевиус? — Дипломат вздрогнул и оцепенел. Голос, окликнувший его, был до боли знакомым. Он принадлежал одному из следователей гестапо. — Господин группенфюрер настоятельно просит вас явиться к нему. Пройдите в нашу машину.

Гизевиус обернулся. Перед ним стояли четверо. Троих из них он недавно видел в штабе резервистов. Те самые следователи, которых освободил из заточения Скорцени. Четвертого он видел раньше. Когда сам находился в камере гестапо. Во время первого допроса у Мюллера. «Бежать, — мысли мотыльками бились в голове, — нужно бежать. С тем грузом, который лежит в карманах, меня ждет только смерть. Но как бежать?»

На плечо легла рука одного из гестаповцев:

— Выньте руки из карманов, господин дипломат. Медленнее.

Наручники застегнулись.

Геббельс встретил Бормана на своем рабочем месте, в министерстве пропаганды. Рейхслейтер, войдя в его апартаменты, с трудом подавил усмешку: после роскоши в доме министра авиации показушной аскетизм кабинета министра пропаганды наводил на мысль о жадности хозяина.