Вера Космолинская - Ветвь оливы

Эдуар Деба-Понсан. Утро у ворот Лувра

25 августа 1572

Свет. Будто яркая вспышка — открытая дверь, сверкающая белизною.

— Эй, привет, — весело сказал я, входя в отсек. Наша «sancta sanctorum» [1] «Святая святых» (лат.) была гостеприимно раскрыта.

Олаф вяло помахал мне рукой и снова переключился на раздраженное созерцание двух техников, волокущих цистерну сквозь дремучий лес чувствительных приборов. Увидев, что творится внутри, я почувствовал, что мое сердце панически екнуло, хотя, возможно, это был желудок.

— Какого лешего тут творится?..

— Меня спрашиваешь? — прошипел Олаф, не сводя глаз с дразняще кренящейся цистерны. — Эти придурки перепутали ведомости и уже закатили эту штуку в дальний угол, когда я появился и потребовал, чтобы они выкатывались. Только цистерны с горючим нам тут не хватало!

— Новенькие? — спросил я, успев взять себя в руки. — Вечно на станции путаница с римскими и арабскими цифрами. Запомните, это отсек номер два, а не одиннадцать…

— Да не туда, черт побери, — внезапно вскрикнул Олаф. — Смотрите, что делаете!

Один из техников виновато ухмыльнулся, и нагнувшись, освободил колесико платформы от зацепившегося провода. Дальше дело пошло на лад и вскоре они уже весело катили цистерну по коридору.

— Уф, — с облегчением выдохнул Олаф, утирая вспотевший лоб. — Кругом одни вандалы! Представляешь, что было бы, если бы твой отец это увидел? Хотя, конечно, полагаю, что первым бы делом посмеялся, а потом — неизвестно. Вот старик Линн наверняка бы уже носился зигзагами по потолку. Но вроде обошлось. Ничего не повредили.

— А что? — спросил я, немного потаращившись на открытую дверь. — Здесь так и было открыто? — Вообще-то, наши исследования все еще считались экспериментальными и были почти полностью засекречены. Или я что-то пропустил? Хотя ломиться в двери со всякими хозяйственными предметами обслуживающему персоналу действительно было не впервой. Но так то — не в открытые двери…

— Да, эти ребята решили, что раз дверь нараспашку, то видно, нарочно для них.

— Гм… — я с легкой досадой развернулся и направился к главному терминалу. Пустяки конечно, скорее всего, всему, как обычно, есть самое прозаическое объяснение, но проверить записи следовало — таково было стандартное правило.

— Ох уж эти военные игры… — проворчал Олаф себе под нос, не отставая от меня.

Но вместо того чтобы засветиться, вынырнув из ждущего режима, обычным приветствием, экран гордо продемонстрировал нам запись: «Система отключена».

— Это еще что такое? — озадаченно вырвалось у моего коллеги.

— Понятия не имею. Возможно, сбой. — Я попробовал запустить компьютер, на что получил еще менее вразумительное сообщение, продублированное, к тому же из динамиков голосом моей сестрицы: — «У вас нет прав на доступ к системе. Обратитесь к администратору».

— Ох, да брось ты!.. — пробормотал я, будто Линор могла меня слышать, и нажал на серебряную пуговицу на воротнике своего кителя:

— Линор?

— Мм… Эрвин? — Кажется, я ее разбудил. Линор только недавно вернулась из экспедиции в древнюю Ассирию и еще не совсем адаптировалась.

— Извини, кажется, у нас небольшие технические проблемы. С главным терминалом.

— А… — голос сестренки неожиданно стал бодрым. — Что вы там натворили?

— Мы — ничего! Похоже, у нас сбой.

— Или диверсия, — прибавил Олаф не совсем серьезно.

— Ух ты… откуда это у нас диверсии? Шутите?

— Очень на это надеюсь, — искренне сказал я.

— Хорошо, скоро буду.

Экран мигнул и вовсе погас. Что-то случилось со светом. Он как будто стал приглушенней. Мы переглянулись. В серых глазах Олафа, нарождающимся льдом, потянуло стынью еще не совсем явное беспокойство.

— Похоже, и правда стоит объявить тревогу… — пробормотал Олаф.

— Видимо, придется… — ответил я.

Где, собственно, хранимся настоящие мы? В нашей памяти? Не в чужой. Только в нашей собственной. Но память ненадежна и эфемерна. Она так же изменчива, как мы. Подвержена нашим настроениям и состояниям. И исчезает вместе с нами.

А порой мы ощущаем себя не только эфемерными, но и воображаемыми. Ведь если можно найти почти любое нужное сознание в другом пространстве и времени, всего лишь задав параметры и настроив поиск, то чем мы лучше? Правда, все же не всегда можно найти что-то идеально подходящее, именно там где нужно, но что поделать, любые условия и данности создают ограничения и условности. Но хотя бы похожее на то, что нужно, найти можно почти всегда. Так что нам в том, существуем мы или нет? Какая, в сущности, разница? И в том, существует ли кто-то еще — просто гипотетическая возможность, призрак, эфемерность, абстрактная формула, случайное кратковременное соединение элементарных частиц.

Но все-таки, пока мы есть, нам есть до этого дело. На самом ли деле свет стал меркнуть, или нам просто так показалось, оттого что погас дисплей?

Голос Олафа показался мне неверящим и отчужденным. Из какого своего иного измерения он заговорил со мной? И в каком новом и странном мире я его услышал?

Периферийные системы наверняка еще действовали. Не порем ли мы горячку? У нас ведь всего-навсего вышел из строя главный компьютер, не так ли? И человек, который прекрасно в нем разбирается, уже в пути. А все наши действия по проникновению в другие времена, на деле не так уж опасны — никто не попадает в свой собственный исторический поток, только в смежные. Каждое перемещение порождает новую вероятность, число которых стремится к бесконечности. Каждое мгновение само по себе порождает бездну новых вероятностей. Так что же может произойти?

Да все что угодно. Эти возможности тоже стремятся к бесконечности.

И почему здесь была открыта дверь?..

Я резко поднял голову, взглянув поверх плеча Олафа, услышав странное жужжание. Олаф, невольно вздрогнув, обернулся и изумленно застыл:

— Это еще что?!

От все еще открытой двери к нам катил маленький робот-почтальон, этакая передвижная хромированная тумбочка, из той антикварной рухляди, что то и дело появляется у нас на станции и оседает затем по углам, обретая там подобие вечного покоя.

— Хичкоковщина какая-то! — возмущенно фыркнул Олаф. Я не совсем понял, что он имел в виду.