Вера Космолинская - Коронованный лев

На улицах, казалось, все страсти улеглись, все успокоилось. Воскресенье разливалось повсюду фальшивой благостью. По прежнему яркие небеса превращали Париж в мирный карамельный городок. Только в них кружилось откуда-то удивительно много воронья, согнанного звоном с колоколен. Неужели их всегда так много? Или все-таки сегодня особенно?

Я внезапно ощутил приступ острой ненависти к возможности предчувствий и любой мистике. В этом было слишком много от дешевой патетики и белыми нитками шитых фокусов. Но иногда так бывает и в жизни, и выглядит в ней еще отвратительней чем на сцене.

У отца одновременно находились и испанцы и Таванн с Бироном. Когда я появился, они как раз гурьбой выходили из его кабинета, вместе с ним самим, и вид у них всех был чрезвычайно мрачный и озабоченный. Вот оно, наконец? О чем они говорили? Уже о том, что произойдет нынче ночью или все же о чем-то еще?

Завидев меня, отец приветственно поднял бровь.

— Не правда ли, чудесен мир, сотворенный господом?

— Э… — озадаченно протянул я.

— Ответ верный, — удовлетворенно кивнул он и целеустремленно двинулся со всей компанией к выходу, продолжая на ходу перекидываться какими-то отрывочными репликами с Таванном.

Я отправился искать Готье. Тот нашелся в оружейной, с лопаточкой на длинной ручке в руках, у засыпанного песком стола для разработки тактических маневров на котором, напряженно хмурясь, что-то задумчиво вычерчивал.

— Что происходит? — спросил я.

Готье с легким удивлением поднял взгляд, а заодно и лопаточку, продолжая опираться локтем о бортик песочницы.

— Ничего. Я думал, тебе лучше знать. Кто у нас в эпицентре событий?

В эпицентре? Мне показалось, что мы говорим на разных языках или имеем напрочь неправильное представление о том, в каких измерениях находимся.

— У нас-то как раз ничего не происходит. А что здесь? Уже что-то слышно о том, что затевается ночью? Что тут делал Таванн с испанцами?

— Понятия не имею, — Готье развел руками. — Нельзя же быть таким параноиком… Твой отец как-то не делился на этот счет информацией.

— Что значит, не делился?

Готье вздохнул и опустил лопаточку в изрытый песок.

— Ну а до того, он много делился? — видя мой все еще недоуменный взгляд, он добавил. — Должно быть, это все кажется ему несущественным.

— Несущественным? Отчего они тогда все дружно выглядели как на похоронах?

— Мало ли. — Готье пожал плечами. — Тут может быть целая прорва причин. А если будет что-то важное, нас это все-таки не обойдет.

— Не обойдет? — непонятно отчего вскипел я. — Да ведь уже двадцать четвертое!

— Знаю, — меланхолично отозвался Готье. — А что поделаешь?

— А где Рауль? — спросил я.

— В церкви, с дамами. Сегодня ведь воскресенье.

— Угу, я и забыл, — соврал я мрачно. — Тогда почему ты здесь?

— А — потому, что я безбожник, Б — мне все опротивело, В — потому что кто-то же должен быть здесь.

— Гениально. А в планах у нас что-нибудь изменилось?

— Пока нет.

— Что ж, может быть, это и хорошо.

— Но тебе придется встречать здесь гостей.

— В каком смысле?

— Ты не забыл, что я, твой отец и Рауль отправляемся вечером в Лувр?

— А, ну да… — Я сделал вид, что меня это ничуть не тревожит. — Но надеюсь, вы не забыли, что у нас есть еще и девушки, которых вы в Лувр не берете, и что мы с Огюстом сегодня прячем Колиньи? Правда, не исключено, что повезем мы его не в дом Уолсингема, а прямо сюда.

— Что? — изумился Готье.

— По-моему, здесь будет безопаснее. Если вообще где-то есть безопасное место. За его домом присматривают хранители.

— Зачем?!

— Вот и я тебя спрашиваю — зачем? Значит, для них это почему-то важно?

— О господи, — устало вздохнул Готье. — Дался вам этот старый пень!

— Но он ведь зачем-то дался им. По какой-то причине им надо, чтобы какие-то события протекали так же, иначе не пришлось бы им самим тут что-то подстраивать. Наверное, он все-таки нужен им как клин — разделяй и властвуй.

— Как будто других способов нет…

— Но ведь этот-то проверенный.

Готье уставился на меня и смешливо булькнул, старательно подавляя смех.

— Извини, — сказал он. — Как-то не получается все это воспринимать всерьез.

— Ну и ладно, само приложится, — утешил я.

Рауль с девушками вернулись примерно через час.

— Как впечатление от шоу? — громогласно вопросил, встречая их с нетерпением, Готье.

— Мир прекрасен, — сдержанно сказал Рауль. — Когда священник спрашивает, нужно ли хранить мир божий — насколько это нормально? С одной стороны, вполне нормально. Бывает и не такое, сплошь и рядом. Но почему именно такими словами? Тут явно больше одного смысла.

Назначенный час все близился, а отец, как обычно, не появлялся. Я начал нервничать, если слово «начал» хоть как-то применимо к двухнедельному полному, но продолженному, как определенная форма глагола, крушению нервной системы. Наконец от него пришла скучная записка о том, что он в Лувре и все идет по плану, Рауль и Готье тут же засобирались туда же, во дворец. Я пожелал им удачи и засобирался снова к Колиньи. Диана и Изабелла оставались одни встречать гостей и объяснять им, что не происходит ничего особенного. Я надеялся, что Жанна поможет им справиться. Мы же с Огюстом должны были, в зависимости от ситуации, доставить Колиньи или в дом Уолсингема, или к нам, и в любом случае, вернуться затем домой, посмотреть, что будет происходить. И если здесь все будет в порядке, возможно, тоже наведаться во дворец. Это была одна из причин, по которой мы еще не окончательно отказались от идеи с домом Уолсингема — все же очень трудно находиться в нескольких местах одновременно.

Напоследок я выглянул в окно и посмотрел на идиллический, мирный, тихий сад. Сколько измерений реальности постоянно сосуществуют рядом? Столько же, сколько мнений? Сколько живых существ, и неживых тоже? Сколько существует точек отсчета — от ядра каждого атома? И более, возможно, до бесконечности? И это не имеет значения только потому, что это невозможно представить. Но может быть, когда-нибудь, это будет возможно. До определенной степени. Всегда и везде только до определенной… Казалось, стоит только сделать один шаг в этот покой и все изменится, вся система координат, вся реальность. Надо только закрыть дверь, за которой бушуют штормы.

Я закрыл окно и позвал Мишеля. Пусть уж заодно и он глянет на Колиньи, если Огюст все еще беспокоится.

Сегодня дом адмирала выглядел еще более обычно и печально, чем вчера. На улице рядом с ним не было вообще никого — случайные прохожие, разумеется, не в счет. Я не увидел поблизости даже хранителей, хотя наверняка кто-то из них присматривал за домом и днем, возможно, из соседних домов.