Богдан Сушинский - Полюс капитана Скотта

На следующее утро, то есть двадцать четвертого октября, торжественных проводов капитан не устраивал только потому, что опасался, как бы они не оказались плохой приметой. Тем не менее все, кто находился в это время на базе, стали свидетелями того, что мотосани то и дело останавливались, а если и двигались, то с такой медлительностью, что ничего, кроме раздражения, их ход вызывать не мог. Едва моторы прошли милю в сторону Южной бухты, как механики вынуждены были доложить командиру обо всех тех недостатках, о которых он и сам давно знал: мотосани оказались слишком тяжелыми, чтобы их мог выдерживать снежный наст, и в то же время на ледовой поверхности гусеницы попросту скользили, не захватывая поверхности.

К тому же выяснилось, что трансмиссия саней совершенно не приспособлена к суровым антарктическим условиям, а двигатели воздушного охлаждения постоянно перегреваются. Как вскоре оказалось, ни механики, ни все остальные полярники изначально не верили в то, что эти моторы способны выполнить свою главную функцию — доставить три тонны грузов на склад, расположенный на 80°30′ южной широты.

Вечером сам капитан, склонившись над дневником, буквально шаманствовал по поводу того, чтобы мотосани хоть в какой-то степени оправдали большие надежды и еще большие средства, потраченные на их строительство. «Мне очень хочется, чтобы эта попытка удалась, даже если моторам и не суждено было сыграть большую роль в нашей экспедиции. Незначительного успеха оказалось бы достаточно, чтобы показать, чего от них можно ждать, и способны ли они в конечном итоге совершить переворот в полярной системе перевозок. Сегодня, присматриваясь к работе машин и вспоминая, что все доселе выявленные ошибки оказывались сугубо механическими, не могу не верить в их преимущество. Но эти ошибки, пусть и незначительные, а также недостаточный опыт, показывают, как опасно скупиться при испытаниях. Во всяком случае, прежде чем выступить в поход, мы наверняка узнаем, чем завершилась попытка — катастрофой или хотя бы каким-то успехом».

Почти двое суток спустя капитан довольно далеко прошел на лыжах вдоль побережья Южной бухты и в подзорную трубу сумел рассмотреть моторы, которые пока еще не достигли Старого Дома, а находились всего лишь в районе Ледового Языка. Когда же он вернулся на базу, метеоролог Симпсон, который прибыл в Старый Дом вместе с каюром-норвежцем Йенсом Граном, позвонил ему по телефону, чтобы доложить:

— Убежден, сэр, что с той поверхностью, которая виднеется в районе мыса Хат-Пойнт, моторам не справиться. Механики жалуются, что цепи скользят по очень легкому снегу, который укрывает глетчер. Решать, конечно, вам, сэр, но, по-моему, следует готовить аварийные бригады собачьих и конных упряжек.

— Пожалуй, прислушаюсь к вашему совету, Симпсон, — озабоченно ответил Скотт. — Формирую группу, к которой вам с Граном следует присоединиться.

Однако Симпсон с норвежцем сразу на лыжах бросились догонять мотогруппу. Когда же аварийная группа Скотта прошла мимо аварийной хижины, эти двое разведчиков уже возвращались на мыс. Ничего утешительного сообщить начальнику экспедиции они не могли. Да, моторы продолжают движение в сторону ледника Бирдмора, вот только скорость их не достигает даже километра в час, притом, что механикам приходится часто останавливать их из-за перегрева цилиндров, особенно задних.

Скотт со своими спутниками вскоре обогнал «мотористов» и дождался их прибытия уже в разбитом лагере. Однако помочь Дэю и Лешли, которым приходилось неустанно возиться с мотосанями, они ничем не могли. Дабы не терять времени, капитан повел всю аварийную группу назад, на базу, чтобы готовить к выступлению санную группу пони, которую решил повести сам. Отдохнув и перегруппировавшись в районе Старого Дома, капитан разбил свой отряд на три партии. Первой из них выступила партия Аткинсона, имевшая в своем распоряжении трех лошадей, затем партия Скотта, в которую вошли Уилсон и Черри-Гаррард, и, наконец, последней, с собачьей упряжкой, выступила партия лейтенанта Мирза.

Правда, появилась еще и небольшая творческая партия, которую составили фотограф Понтинг со своей аппаратурой и русский каюр Дмитрий Гирёв. Однако основная их задача состояла в том, чтобы запечатлеть для потомков начало «Великого южного похода». Но Понтинг, очевидно, был единственным, у кого во время этой экспедиции особых проблем не возникало: стояла солнечная безветренная погода, температура оставалась вполне европейской — в пределах минус пяти градусов; события были волнующими, а героев, пейзажей и сюжетов хватало. Зато вновь немало проблем возникло у моторной партии.

Уже четвертого ноября Скотт увидел на своем пути брошенные и теперь уже бесполезные мотосани Дэя. Из записки, оставленной механиком, стало ясно, что у его машины отломилась часть цилиндра, а единственный запасной цилиндр уже был использован его коллегой Лешли. Из этой же записки следовало, что еще первого ноября полярники вынуждены были перегрузить девять мешков корма из саней Дэя на сани Лешли, которые двигались теперь всего лишь в пределах семи миль в день.

Однако и это «торжество технического прогресса» длилось недолго: шестого ноября конная группа Скотта увидела на санной колее Южного тракта и вторую брошенную машину, с той же поломкой, что и в машине Дэя: лопнул цилиндр. Как и было условлено, «моторная» группа ждать «конников» не стала. Она погрузила на свои сани столько мешков, сколько способна была тащить, впрягаясь в них, и двинулась дальше, в сторону «Однотонного» лагеря.

Наверное, капитан воспринял бы это поражение спокойнее, если бы не вид его лошадок, которые постепенно выбивались из сил, становились привередливее к корму и неотвратимо превращались в шкап. Именно так, «шкапами», капитан и называл их теперь в своих дневниковых записях.

Пока Скотт молча осматривал брошенные мотосани, полярники напряженно ждали, что он скажет. Однако капитан молча отошел от них, поднялся по склону холма, верхушка которого напоминала разрытый курган, и уже оттуда, с кромки «кратера», вновь внимательно осмотрел машину. Это был взгляд полководца, который перед самой битвой потерял свою последнюю боевую машину, последнюю надежду.

— А ведь как все заманчиво, обнадеживающе начиналось, лейтенант! — с какой-то неадекватной веселостью произнес начальник экспедиции, обращаясь к поднявшемуся вслед за ним Бауэрсу, который в последние дни вел себя, как подобает адъютанту.

— Понимаю, теперь придется рассчитывать только на пони.

— Я не об Антарктиде, — покачал головой Роберт. — О том, как все это начиналось еще там, в Европе.

— На всякий случай я сфотографировал эти мотосани, а в отчете укажу, с какими трудностями в эксплуатации пришлось столкнуться нашим механикам.