Виталий Гладкий - Копье милосердия

— Это я понимаю. Но моя кахва столько не стоит. И потом, со своих гостей — притом таких! — я денег не беру.

Купец дробно рассмеялся, словно горох по полу рассыпал.

— Люблю добрую шутку, — сказал он, продолжая приятно улыбаться. — Но это плата за одно небольшое, однако очень важное для меня дело. Оно не составит особого труда. Его главная особенность — быстрота и скрытность… — Заметив, что Влахос вознамерился сделать протестующий жест, еврей опередил его: — Нет, нет, ни в коем случае! Закон нарушать не нужно. Ну, может, слегка… Но ведь и плата немалая.

— О чем идет речь? — спросил изрядно обеспокоенный Влахос.

Он думал, уж не подстава ли это? Доходное место, где располагалась его харчевня, было лакомым куском для конкурентов, в том числе и евреев-романиотов. Ему уже предлагали ее продать. Он отказался наотрез. Но ведь существует тысяча способов разориться, и лишь один — нажить богатство. Что, если Шмуэл Мизрахи выступает сейчас в образе троянского коня?

Все сомнения, опасения и колебания грека купец читал на его лице, словно по раскрытой книге. Он и сам бы не поверил, приди к нему кто-нибудь с подобным предложением. Но настоятельную просьбу такого уважаемого единоверца и делового партнера, как Шаул Валь, которую передал ему Мордко, романиот не исполнить не мог.

— Я могу быть уверенным, уважаемый Влахос, что мои слова не покинут этих стен? — спросил купец.

— Как Бог свят, — торжественно ответил харчевник и перекрестился.

— В данный момент в харчевне сидит московит… — Шмуэл Мизрахи заговорщицки понизил голос.

Хозяин харчевни слушал его предложение и лихорадочно соображал. Конечно, если сильно не углубляться в процесс, он мало чем рискует; а если повезет, то вообще ничем. Но откуда Шмуэлу Мизрахи стало известно, что он уже проделывал такие штуки?! Правда, тогда он всего лишь пополнял ряды янычар, притом подданными империи… А тут — московит. Иноземец!

Влахос уже знал, что бравый молодец, который неоднократно захаживал в его харчевню и оставлял в ней немало денег, состоит в посольской свите. Ему стало известно и то, с какой целью прибыли с посольством из далекой заснеженной России купцы-московиты. В православных храмах уже третий месяц служили благодарственные молебны царю Московии Иоанну Васильевичу за его щедрость и материальную поддержку братьев по вере.

Опасно, очень опасно… Что, если клир узнает, какую роль в судьбе этого московита сыграл Влахос? О-о, об этом не хочется и думать! Его могут предать анафеме, и тогда или в море идти топиться, или принимать ислам, что еще хуже.

Однако деньги… Большие деньги! Они ведь на дороге не валяются. Шмуэл Мизрахи не поскупился. И потом поддержка столь влиятельного купца, состоящего в дружеских отношениях с янычарским агой, может поднять Влахоса на две-три ступени выше того положения, которое он сейчас занимает.

А, была не была! Семь бед — один ответ. Он постарается остаться — насколько это возможно — в стороне. Подручные у него, конечно, еще те негодяи, но если от них вовремя избавиться… Надо подумать об этом… позже.

— Я согласен, — ответил Влахос несколько изменившимся голосом. — Но если эта проделка станет достоянием гласности…

— То мы, любезный Влахос, вместе предстанем перед заплечных дел мастерами, — жестко продолжил Мизрахи. — Я тоже немало рискую в этом предприятии… — «Зачем?» — едва не спросил Влахос; да вовремя сдержался — это не его дело. — Поэтому понимаю и свою меру ответственности. Но если все сладится, как должно, то я готов оказывать тебе любое содействие в твоих торговых делах. Даю свое слово.

«Твое слово в рот не положишь и сыт им не будешь, — несколько скептически подумал Влахос. — Что-то я не слышал, чтобы романиоты строго придерживались своих обязательств. Но это мы потом посмотрим. А сейчас нужно действовать быстро, без промедлений. Иначе московит уйдет из харчевни и ищи его потом по всему Истанбулу».

— Что ж, коли так, за дело! — Влахос решительно встал. — Позволь попрощаться, уважаемый Мизрахи. Нужно торопиться.

— Да-да, всенепременно… — Шмуэл Мизрахи на прощание с деланной кротостью поклонился Влахосу и вышел из харчевни, где его уже ждали два телохранителя и четыре дюжих невольника с закрытыми носилками, обитыми изнутри белым атласом.

Усевшись на мягкие подушки, он нетерпеливо сказал:

— Двинулись! Быстрее!

Нужно убираться от харчевни срочно и как можно дальше. Если шпионы султана узнают о его тайной встрече с Влахосом, у асес-баши могут появиться неприятные вопросы не только к хозяину харчевни, но и к уважаемому члену хасгахи…

Ивашка Болотников повернулся на бок и застонал — голова раскалывалась от боли, а во рту, словно в хлеву. «Где это я так?.. — не открывая глаз, спросил самого себя Болотников. — Ничего не помню…». Он оперся на руку, сел и только потом поднял тяжелые веки.

Вокруг находились люди. Много людей. Они вповалку спали на застеленном соломой полу сарая. Сон их был беспокоен и явно наполнен кошмарными видениями — то один, то другой человек время от времени вскрикивал во сне, некоторые тонко скулили и плакали, а тот, что лежал рядом с Ивашкой, с правой стороны, скрипел зубами и конвульсивно взмахивал руками; наверное, во сне сражался с какой-то нечистью. Запахи пота, человеческих испражнений и прелой соломы наполнял длинное приземистое помещение до самого верха, и все эти миазмы, попадая внутрь, оседали на легких, вызывая хрипы, похожие на предсмертные.

Стояло раннее утро, и свет уже начал проникать сквозь многочисленные щели в стенах и крыше сарая, поэтому картина сонного царства, представшая перед Болотниковым во всем своем неприглядном натурализме, поразила его до глубины души. Он даже подумал, что это сон и чтобы проснуться, сильно ударил себя два раза по щеке.

Ничего не изменилось. Сарай остался на месте. Как и одетые в лохмотья люди, большей частью изможденные, босые и грязные. Да и сам Болотников выглядел не лучше. Вместо добротной одежды на нем были только рваные казацкие шаровары и серая от пыли полотняная рубаха с вышивкой.

Ивашка рванулся вверх, пытаясь вскочить на ноги, убежать из этого кошмара… Но сосед слева, который тоже проснулся и наблюдал за ним через неплотно сомкнутые веки, цепко ухватил его за ноги и вынудил отказаться от этого намерения.

— Тихо, ты, хлопец! — пробасил сосед Болотникова. — Вишь, какой шустрый… Будешь бузить, познакомишься с нагайками янычар.

— Где я, что со мной? — дрожащим голосом спросил Ивашка.

— Или не помнишь? — удивился сосед слева, усаживаясь поудобней.

Судя по длинным усам и клоку волос на бритой голове, это был запорожский казак. Встречаться с запорожцами Болотникову не доводилось, но он знал о вольном казачьем братстве за днепровскими порогами. Когда он бежал от князя Телятевского, то первой его мыслью было податься за пороги. Но, зная хитрость и коварство своего хозяина, он совершенно не сомневался в том, что тот пошлет за ним погоню именно в ту сторону. Поэтому Ивашка решил до поры до времени схорониться в людной Москве, где найти человека не так просто.