Мишель Зевако - Двор чудес

— Да, да! — выговорил, склонившись, Монклар.

— Вам лишь остается самому отдать приказ отправить на эшафот злодея, который, ударив меня, ударил самого Христа!

Монклар содрогнулся весь с головы до ног.

— А теперь, когда сказал свое слово генерал Общества, скажет и человек, упрекая сам себя за свою слабость к вам. Не бойтесь: ваш сын не выйдет отсюда. Я все предусмотрел. Через пять минут он будет в ваших объятиях.

Монклар издал страшный вопль радости.

— Отче, — сказал он, — когда вам понадобится моя жизнь?

— Торопитесь, сын мой! — улыбнулся в ответ Лойола.

— Стража! — громовым голосом возгласил Монклар и схватил Лойолу за руки. — Отче преподобный! Вы клянетесь, что он не будет казнен?

— Клянусь. Ваш сын казнен не будет.

— Клянетесь, — трепеща, продолжал Монклар, что он даже не выйдет из стен этого дома.

— Клянусь, что ваш сын из этого дома не выйдет!

Про себя же Лойола добавил:

«Но так как я не знаю, действительно ли Лантене сын Монклара, я не обязан сдержать эту клятву».

Тем временем стража на зов Монклара распахнула двери кабинета. Великий прево убедился, что Лойола не солгал: у каждой двери действительно стояло по десять солдат.

Начальник караула в некотором замешательстве глядел то на прево, то на монаха.

— Повинуйтесь приказаниям преподобного отца, — сказал Монклар.

— Заключенного взять, — распорядился Лойола.

Стражники удивленно спустились вниз.

Сразу за ними пошли Монклар, которого трясла судорожная дрожь, и Лойола.

Во дворе великий прево вопросительно взглянул на монаха.

— Потерпите! — ответил тот.

Стражники и тюремщики спустились в подземелье.

— Отче, — дрожа, спросил Монклар, — еще не довольно продолжалось испытание?

— Терпение!

— Ведь эти мерзавцы грубо с ним обойдутся.

— Нет, ничего… не тревожьтесь.

— Слушайте, слушайте! Слушайте хорошенько! О, я больше не могу!

Снизу доносились звуки борьбы.

Монклар бросился туда.

Но тут появились стражники, а с ними крепко связанный Лантене.

— Развяжите его! — взревел Монклар. — Или нет, я сам его развяжу!

— Стража! — ледяным голосом приказал Лойола. — Отведите заключенного к Трагуарскому Кресту!

Монклар обернулся к нему, силясь изобразить улыбку на потрясенном лице.

— Но это и все, преподобный отче? — прошептал он.

— Да, это все, — ответил Лойола.

— Отец! Отец! — кричал Лантене. — Неужели ты предашь меня на казнь?

— Сынок! Погоди! Я с тобой!

Монклар набросился на тюремщиков.

— Стража! — приказал Лойола. — Возьмите этого бунтовщика, который после притворного раскаяния вновь посягает на власть королевскую и церковную!

— Простите, монсеньор! — сказал сержант и взял Монклара за ворот.

— Негодяй! Подлый обманщик! — пролепетал великий прево.

Отбиваясь, он кинулся к Лойоле, потащив за собой с полдюжины стражников, пытавшихся его удержать.

Голос Лантене, уже далекий, твердил:

— Ко мне, отец, ко мне!

— Пощадите! — вопил Монклар. — Пощадите моего сына!

— Ну, видно же, что он сошел с ума! — сказал сержант. — Не надо, монсеньор, не надо!

— Не хочу! Не хочу! Какой ужас! Ко мне! Помогите!

Потом Монклара повалили на землю, навалились сверху. Он отбивался, не говоря уже ничего, а только брызгая слюной.

Вдруг из этой кучи малы, за которой мрачно наблюдал Лойола, раздался хохот. Этот мрачный душераздирающий хохот издал граф де Монклар.

— Пустите его! — приказал Лойола.

Стражи повиновались. Лойола пошел за конвоем, уводившим Лантене, а Монклар, войдя в караульную, радостно вскрикнул: там стоял тот самый фонарь, с которым он спускался в застенок. Монклар поспешно схватил его.

С потухшим фонарем в руке он выбежал из караульной, со двора и затерялся на улице.

Встречные слышали, как он бормотал под нос:

— У меня есть фонарь, я все вижу… я найду дверь его тюрьмы… Погоди, сынок, погоди… Только не кричи так… тяжко мне очень…

Покуда в резиденции великого прево происходили вышеописанные сцены, важные события разворачивались и в лачужке Маржантины.

Оставим поэтому графа де Монклара с его безумием, оставим Лантене, которого ведут на эшафот к Трагуарскому Кресту, где палач уже удивлялся, почему его жертва так задерживается, и поведем читателя в несчастное жилище другой безумицы: Белокурой Маржантины.

Когда аркебузиры у костра дали залп по толпе, Манфред был ранен пулей в руку. Рана была совсем не опасной: пуля только пробила мягкие ткани и вышла, не задев кости. А значит, никакого перелома, как говорили сострадательные потаскухи, по указанию Джипси отнесшие раненого к Маржантине, у него не было.

Хотя рана была неопасной, юноше было очень нехорошо. Мы видели, что у него сразу появились горячка с бредом. К счастью, Манфред был одарен крепким сложением. Молодость и здоровье скоро одолели этот недуг. Встретимся с ним накануне того дня, когда происходили все описанные нами события.

Дело было после полудня. Весь день и всю ночь Маржантина ухаживала за раненым с удивительной для сумасшедшей смекалкой.

Когда не шла речь о ее дочери, она была способна рассуждать довольно здраво, и действия ее бывали последовательны. Поэтому она, ухаживая за раненым Манфредом, проявила упорство и расторопность, вовремя меняла компрессы с ароматическим вином, то и дело прикладывала к голове и губам юноши мокрую тряпку, чтобы снять жар.

Ее усердие удвоилось, когда Манфред в бреду несколько раз назвал имя Жилет.

Сначала, правда, это имя чуть не оказалось для него роковым.

— Что такое? — рассердилась Маржантина. — Он Жилет помянул?

И сама себе пояснила:

— Опять какая-то проходимка назвалась именем моей дочки!

Маржантина задумалась, не наказать ли ей юношу за участие в интриге, разлучившей ее, как она полагала, с дочерью.

Но потом она вспомнила, как приходила Джипси.

А Джипси ей сказала:

— Он поможет тебе найти дочь!

Поэтому Маржантина уже не сомневалась, что раненый и сам очень хочет отыскать Жилет.

Пробившись несколько часов в горячке, Манфред забылся тяжелым сном. Разговаривать во сне он перестал, так что в конце концов усталая Маржантина и сама задремала, сидя на табуретке.

Часа в два дня Манфред проснулся, с удивлением огляделся вокруг, как будто после горячечного приступа, и смутно припомнил, что уже вроде видел это место. Увидел он рядом и спящую Маржантину.

— Полоумная! — прошептал он.

Он приподнялся, хотел встать, и тут острая боль в руке напомнила ему обо всем, что было.

Отчетливо, как в видении, он увидел себя вместе с Лантене в ожидании казни Этьена Доле. И он подумал, какое страшное отчаянье, должно быть, сразило Лантене. Что стало теперь с его другом? Пал ли он на улице вместе с другими ворами или остался в живых? Если так, какова же должна быть его печаль! Манфред представил себе, как Лантене бродит вокруг потухшего костра, не смея оторваться от этого страшного зрелища. Лантене принес Жюли и Авет весть о том, что казнь Доле совершилась!