Мишель Зевако - Двор чудес

Лойола поставил подпись.

— Еще не все, — сказал Манфред. — Теперь пишите, милостивый государь… нет, не на этом листке… вот на этом…

Лицо монаха посерьезнело.

Манфред продиктовал:

«Приказываю сержанту, начальнику караула городской стражи, коему препоручено конвоирование осужденного Лантене, освободить оного заключенного немедленно…»

— Но я не уполномочен отдавать такие приказания! — воскликнул Лойола.

— Пишите, пишите, милостивый государь… Ни в чем не сомневайтесь!

Лойола краем глаза посмотрел на Манфреда и увидел: юноша нервно теребит рукоять кинжала.

Он содрогнулся от ярости, все написал и подписался. Манфред внимательно перечитал оба документа и засунул их в камзол.

— Теперь я свободен, не правда ли? — спросил монах.

— Погодите еще, милостивый государь! Будьте любезны отдать мне ту бумагу, что теперь при вас.

— Какую бумагу?! — побледнев, воскликнул Лойола.

— Не извольте ломаться, милостивый государь! Я говорю о той бумаге, которую вы показали палачу и перед которой он так почтительно склонился.

— Эта бумага для вас ничего не значит, — пролепетал монах.

— Тогда вы тем более можете ее отдать. Давайте, решайте скорей! Если вы не предпочитаете, чтобы я сам взял ее с вашего мертвого тела.

Лойола понял, что сопротивление бесполезно. А поскольку он был не из тех, кто любит бесполезные препирательства, то вытащил документ и подал его Манфреду со словами:

— Вот то, что вы хотите, сын мой. Не забудьте, что я покорился добровольно… и что я, может быть, не такой уж враг Лантене, как вы думаете.

Но Манфред его не слушал.

Он развернул документ и закричал от радости. Это был приказ великого прево за его подписью и печатью: всем солдатам городской стражи, служащим тюрем и прочим вооруженным лицам повиноваться духовному лицу — предъявителю сего.

Манфред шепнул пару слов на ухо Кокардэру и бросился бежать. На улице он, как безумный, помчался в сторону Трагуарского Креста.

На бегу он наткнулся на другого бегущего человека, которого на некотором расстоянии преследовали мальчишки.

Человек упал, выронил из рук фонарь и закричал:

— Ничего у вас не получится! Все равно я его найду!

Он подобрал потухший фонарь и принялся осматривать дома, делая вид, что светит фонарем.

Услышав голос этого человека, Манфред застыл на месте.

Он обернулся и узнал великого прево. Что он здесь делал с фонарем? Почему мальчишки гнались за ним?

Потрясенный Манфред задал себе эти вопросы, но решил, что разгадывать эту загадку будет позже, а пока опять что есть мочи помчался к виселице у Трагуарского Креста.

Пошатываясь, еле дыша, он подбежал к эшафоту, выхватил бумагу и громко крикнул:

— Помилование! Осужденный помилован!

Палач выхватил из рук поданную бумагу.

— Помилование действительное и по должной форме! — вслух объявил он.

Этих слов было достаточно, чтобы лишить сомнений караульного сержанта, если у него таковые были.

Он, как сведущий человек, изучил оба документа и приказ великого прево, подкреплявший их.

— Все верно, — сказал он наконец. — Развяжите осужденного, он свободен.

— Ура! Ура! — завопила толпа.

— Объясни… — сказал Лантене.

— Пошли, пошли! — перебил его Манфред. — Сейчас все узнаешь.

Увидев, что Манфред ушел, Лойола еле сдержал ругательство, вертевшееся на языке. Скрестив руки под плащом, сжав кулаки, нахмурив брови, он уже обдумывал план страшной мести. Так пошли три долгих часа.

Кокардэр и Фанфар не выходили из погреба, не сводили с монаха глаз.

С минуту Лойола думал, может ли он разобраться с этими двумя. Он имел обыкновение выходить из дома всегда в кольчуге и с кинжалом под сутаной.

Но у его сторожей тоже были при себе длинные кинжалы и вид чрезвычайно решительный.

К тому же Кокардэр сказал ему:

— Предупреждаю вас, преподобный отец: мне приказано убить вас при первом же подозрительном движении. Так что если желаете еще послужить Богу и людям — сидите спокойно.

Кокардэр сопроводил эти слова таким движением кинжала, что у монаха не осталось сомнений в возможном исходе боя. И он принял решение сидеть тихо и молча, полагая, что Манфред вскорости возвратится. Как мы уже сказали, ожидание продлилось три часа.

Затем монах услышал шаги на лестнице. Появились Манфред и Лантене. Манфред так и сиял, чего, собственно, и ожидал Лойола. Но Лантене был мрачен — пожалуй, таким мрачным он не шел даже на эшафот.

Кокардэр и Фанфар горячо пожали руку тому, кого так удачно помогли выручить.

— Что же, господа, — первым заговорил Лойола, — надеюсь, теперь-то я свободен?

— Это мы еще посмотрим, — сказал Манфред.

— Неужели вы посмеете нарушить данное мне слово? Вы клялись сохранить мне жизнь в обмен на жизнь Лантене.

Манфред посмотрел на друга. Тот сказал, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие:

— Милостивый государь, только клятве моего друга… моего брата вы обязаны жизнью. Если бы Манфред, как вы сейчас сказали, не поклялся сохранить вам жизнь, я бы немедленно убил вас.

— Берегитесь! На мне священное облачение! — прервал Лантене Лойола, смертельно напуганный движением его руки.

— Убил бы, — продолжал Лантене, — как бешеного пса, без малейшего зазрения совести, и думал бы, что служу великую службу человечеству.

Лантене в этот миг был грозен и прекрасен.

— Но вы не бойтесь, — усмехнулся Манфред. — Воровское слово крепкое. Раз Лантене жив, то и ваша жизнь вне опасности.

Лантене еще немного помолчал и вытер рукой пот, градом катившийся по лбу.

— Да, — сказал он, — жизнь ваша вне опасности. А что до свободы… об этом поговорим.

Убедившись, что его не убьют, Лойола улыбнулся дьявольской улыбкой.

— Вы оба еще очень молоды, — сказал он, — и я прощаю ваши ложные суждения о человеке, которого вы должны были бы почитать по многим причинам. Но не подобает мне обсуждать с вами все мои поступки и цели, которые их вдохновляли. Скажите мне только, как вы хотите со мной поступить. Но подумайте вот о чем: сегодня сила на вашей стороне, но так будет не всегда. Если вы оставите меня в заключении, король Франции, у которого я в гостях, обеспокоится моим исчезновением и станет меня разыскивать. В конце концов все станет известно. Так что я забочусь о ваших интересах, не о своих: я-то давно приучил свой ум к мысли о гонениях, которые мне предстоит претерпеть, служа Богу и святой Церкви…

— О гонениях, милостивый государь, мы говорить не будем, — возразил Манфред. — Мы далеко бы зашли, перечисляя всех, кого гнали вы. Поговорим лучше о наших делах.

— Извольте! — миролюбиво сказал Лойола.

— Итак, — продолжал Манфред, — обсудим теперь ваше освобождение — то есть условия, которые мы ставим для этого освобождения.