Мишель Зевако - Двор чудес

Для такой женщины, как герцогиня д’Этамп, сомнений быть не могло.

Этого короля — великого женолюба и волокиту, отмеченного следами старости на лице, влекомого к могиле недугом — короля, который всю жизнь насмехался над женщинами и любовью, рубаку, который в женщине всегда видел только предмет удовольствия, теперь одолела маленькая бесхитростная девочка.

Голубые глаза, чистые и бездонные, как безоблачное небо ее родных краев, потрясли этого циника. Он дрожал, вздыхал, плакал. Он наконец-то полюбил! Это было возмездие, которое постигло его на вершине карьеры великого любовника.

У Анны перехватило в груди. Задумавшись, она смотрела, как плачет король. Она ему больше не любимая женщина! Она лишена власти, которую много лет имела над сердцем государя! Она поняла: ее женская карьера закончилась.

Эта драма безмолвно разворачивалась в потаенных уголках ее мозга. Анна соглашалась на отречение. Да, она отрекалась от престола! Но лишь от престола возлюбленной. А вот за политическое королевство, за влияние на ум короля, раз уж потеряно его сердце, она собиралась бороться из последних сил.

Анна тихонько подошла к королю, наклонилась, поцеловала в лоб. То был уже не поцелуй любовницы. В этом движении сострадания, в этом поцелуе утешения было даже что-то материнское.

Она прошептала:

— Что ж, бедный мой Франсуа, тебе до того плохо?

Французский король спрятал голову на груди склонившейся над ним женщины и разрыдался.

Поистине изумительно ловка, почти прекрасна и почти величественна была эта любовная жертва — это превращение Анны, герцогини д’Этамп.

Она спросила:

— Что случилось?

Совершенно естественно, как будто старому другу, он рассказал про то, как Маржантина встала между ним и Жилет.

— Так это ее мать? — спросила герцогиня.

— Да, — ответил король.

— А вы любите эту девушку, Франсуа?

— Да! — опять ответил король.

Герцогиня содрогнулась. Столь нескрываемая кровосмесительная страсть не укладывалась у нее в голове. Но она рассудила, что задачи надо решать постепенно. Сейчас ни в коем случае нельзя было даже намекать Франциску на родственные узы, связывающие его с Жилет.

Анна села рядом с королем, положила белую ручку ему на руку и несколько дрожащим голосом спросила:

— Это ведь каприз вашего сердца, правда?

— Да, каприз! — воскликнул король, цепляясь за протянутый шест. — Просто каприз, дорогая Анна. А в сущности мое сердце ваше надолго… думаю, навсегда!

— Ну что же, мой король, мой возлюбленный: мы еще и достаточно друзья для того, чтобы ясно представлять себе положение. Вы любите эту Жилет… и хочу верить, хочу быть уверенной, что меня вы все-таки тоже любите. Увы, только жертвуя собой, несчастная любящая женщина вроде меня может дать последнее доказательство любви…

— Анна, дорогая! — воскликнул король с непритворным волнением.

— Но если я принесу себя в жертву, мой король, — продолжала она, — если… если я помогу вам в вашей любви, то что останется мне? Скоро вы меня совсем забудете; меня, прежде первую при дворе, совсем засмеют уничтоженные мною соперницы, так что мне останется одно средство: удалиться в свой замок, и там, в бесславной старости, в слезах, дожидаться смерти, которую буду призывать… а может быть, и ускорю.

— Анна! Анна, клянусь вам, даю королевское слово: вы останетесь при моем дворе первой, самой почтенной…

Ему даже хватило смелости прибавить:

— Самой любимой.

Как бы рассеянно возвращаясь к оставленной мысли, она продолжала:

— Так эта Маржантина вам мешает? Что ж, помеху надо устранить.

— Об этом я и думаю, — ответил Франциск I таким голосом, что Анна, несмотря на все самообладание, невольно вздрогнула.

— Есть такой способ… но он нехорош.

— О каком способе вы говорите?

— О том, о котором вы думаете.

Они посмотрели друг на друга и увидели, что оба бледны.

— Так что ж! — со злобой возразил Франциск I. — Раз эта женщина мешает мне…

Он жестом докончил мысль.

— А я, Франсуа, говорю вам, что это дурной способ.

— Почему?

— Потому что, если на вас будет кровь Маржантины, вы внушите Жилет такой ужас, что она скорее умрет, чем падет в ваши объятья.

Король немного подумал.

— Теперь-то я вижу всю силу вашей преданности, дорогая Анна, — сказал он. — Вы тысячу раз правы… Ну так довершите то, что начали: ведите меня, давайте мне советы…

— Их надо оставить вдвоем, — сказала герцогиня. — Безумно было бы пытаться их разлучить, но оставить вдвоем — легко, а когда они останутся одни и не смогут полагаться на страх скандала…

— Да, понимаю… но как их оставить одних? Куда отправить? Поселить вне замка? Ни за что!

— Есть Караульный павильон в глубине парка. Я распоряжусь приготовить его, а завтра уговорю их туда переехать.

— Анна, ты спасла мне жизнь! — воскликнул король, не думая о том, что его слова острым кинжалом вонзились в грудь герцогине.

Домик, о котором герцогиня д’Этамп сказала Франциску, находился очень далеко в парке среди старых деревьев, тень от которых летом была почти непроницаемой.

Туда мало кто заходил. Место было совершенно уединенное. Дошло до того, что про этот уединенный домик в густой чаще среди обитателей замка стали ходить суеверные слухи.

Как раз тем вечером, когда происходило свидание герцогини д’Этамп и Франциска I, на котором мы только что побывали, один лакей из дворца вдруг вбежал в помещение, где ужинали его товарищи, весь бледный и дрожащий.

Он рассказал, что его послали что-то передать часовым у задней стены, а возвращаясь, он решил срезать дорогу и пройти мимо Караульного павильона, хоть и было уже темно. И там через щелочки в ставнях он увидел свет!

Сначала лакею безумно захотелось опрометью убежать, но потом он, как уверял, набрался храбрости и подошел на цыпочках к окошку. Заглянул в щель и увидел, как к нему медленно направляется черный силуэт.

Все сошлись на том, что ничего чрезвычайного в этом не было. Все и так давно знали, что караульное помещение в парке зачаровано.

Кто там есть? Что там происходит? Этого сказать уже не могли. Да и то: никто никогда не знает, кто зачаровал зачарованный дом. Иначе этот дом будет уже не зачарованным, а просто жилым.

Эту теорию, которую мы передаем, не беря за нее ответственности, выдвинул один из служащих королевской кухни — человек почтенный и вполне достойный доверия.

Итак, все сочли, что в караульном помещении теперь живет «черный силуэт». Для большей определенности его назвали Дамой в черном, хотя и не были уверены, что призрак действительно женского пола.

Мы слишком уважаем господ служащих королевского дома, чтобы хоть на минуту усомниться в существовании Дамы в черном, о которой говорится в «Записках сьёра Обри де Рибекура, служителя при королевской кухне, о некоторых событиях и делах, бывших в замке Фонтенбло». Отсылаем к этим запискам недоверчивого читателя, который не захочет поверить в легенду об этой Даме.