Мишель Зевако - Трибуле

Но их услышала Жилет! Одна она!

На лице, искаженном гримасой смеха, только она одна увидела слезы… И словно какое-то внушение нашло на нее свыше…

Она внезапно поднялась и приблизилась к Трибуле… Толпа придворных внезапно оцепенела.

Улыбающаяся, так же, как это было когда-то давно, в Манте, словно память представила перед ее глазами ту сцену, давным-давно ею забытую, она подошла к Трибуле, вытерла пот с его лица, осушила слезы.

Разъяренный король тоже встал. Но прежде чем он успел пошевелить рукой, Жилет, которая оперлась на шатавшегося от боли и радости Трибуле, произнесла своим ясным и твердым голосом:

– Благородные дамы и господа, только что меня представили вам… Я, в свою очередь, тоже хочу представить вам…

Бледная и решительная, она сжала руку Трибуле:

– Дамы и сеньоры, представляю вам своего отца…

С сияющим лицом, с дрожащими руками, потеряв от радости способность трезво рассуждать, Трибуле тихо приговаривал:

– О, моя обожаемая дочь!

И он, обессиленный, опустился к ногам Жилет… Шепот пробежал по праздничной толпе придворных. В этом шепоте слились воедино испуг и удивление… Король, побледневший от ярости, тоже направился к шуту. Жилет неотрывно глядела на него, готовая умереть на месте.

– Уберите шута! – пробасил король.

С десяток рук подхватил Трибуле. Его куда-то утащили, так что Жилет не успела и глазом моргнуть.

– Мадам! – обратился к ней король. – Что означает подобное сумасбродство?

– Это не сумасбродство, а чистая правда, сир! Вы об этом хорошо знаете!

Франциск I готов был взорваться, но сдержался.

Король привык управлять выражением своего лица. Вот и сейчас он неожиданно улыбнулся, чем успокоил собравшихся, но эта улыбка привела в дрожь тех, кто его знал.

– Я хочу, чтобы веселье продолжалось! – крикнул он бодрым голосом. – Бога ради, господа, что у вас за постные лица! Давайте продолжим танцы!

И сразу же после этого он добавил, но так тихо, чтобы его слышало только ближайшее окружение:

– У герцогиня де Фонтенбло помутилось в голове… Она подвержена этому недугу… Впрочем, врачи утверждают, что случай не из тяжелых… К утру всё пройдет!

И соответствующим жестом король дополнил свои слова.

Праздник возобновился с еще большим оживлением, а в толпе придворных распространился слух, что новоявленная герцогиня стала жертвой внезапно настигшего ее приступа помешательства. Этим, мол, и объясняются и ее высокомерие при выходе, и ее странный, застывший взгляд.

– Это хорошо! – думали женщины.

– Какая жалость! – огорчались мужчины.

Вот и всё. Жилет прекрасно слышала, что сказал о ней король. Она всё поняла, но посчитала недостойным отвечать Франциску. Она вернулась на свое место и по-прежнему оставалась ко всему безразличной.

Король, казалось, позабыл о происшествии; он был занят веселым разговором с приближенными, но в душе его созревала буря… Он раздумывал, как сломить неукротимый нрав юной девушки, как приручить ее, подчинить своей воле.

Она был его дочерью. И он полюбил Жилет как дочь.

Его любовное чувство преобразилось. Так, по крайней мере, он сам считал. Жилет должна забыть Трибуле – или он ее сокрушит!

Внезапно король улыбнулся… Мановением руки он подозвал Сансака, Эссе и Ла Шатеньере.

– Ну, – обратился он к своим любимцам, – где же ваши раны?

– Зажили, сир! – ответили все трое в один голос.

– Значит, негодяй не хотел причинить вам серьезных увечий. Черт возьми, какие уколы! Видимо, это хороший фехтовальщик.

– Что вы, сир! – ответил за всех Ла Шатеньере. – Он просто застал нас врасплох!

– Знаю. Впрочем, с подобными висельниками всегда надо быть настороже… Кстати, – король обратился к Монклару, – кто был этот бродяга?

– Какой бродяга, сир?

– Да все тот же Манфред, которого вы хотели повесить!

При этих словах Жилет молитвенно соединила ладони…

От сцены болезненной король резко вовлек ее в сцену трагическую. Надругавшись над ее дочерним милосердием, король решил ранить ее любовное чувство.

– Но ведь ваше величество хорошо об этом знает, – ответил Монклар.

– Прекрасно, граф, но вы отвечайте так, словно я ничего не знаю. Впрочем, стоящие рядом со мной господа, действительно, ничего не знают… А такую забавную историю уместно рассказать даже на празднике… Она покажется вам еще смешнее, господа, что этот дуэлянт, – фанфарон, как все подобные ему людишки, – поклялся достать меня в самом Лувре! Говорите, Монклар…

При этих словах король окинул Жилет взглядом, полным холодной жестокости…

– Хорошо, сир! Итак, я принялся преследовать бродягу. Он побежал, и одно время я подумал, что потерял его след… Он воспользовался странным происшествием, чтобы пройти через ворота Сен-Дени. Я провожу расследование этого инцидента… А беглеца мне удалось настичь! И знаете, господа, куда он убежал? К виселице Монфокон!

Жилет тихо вскрикнула. Но этот ее вскрик потонул в гомерическом хохоте придворных. Когда все успокоились, Монклар продолжил свой рассказ.

– Поняв, что он окружен и вот-вот будет схвачен, негодяй не нашел ничего лучшего, кроме как спрятаться в подвал с трупами… После чего мне оставалось только захлопнуть железную дверь.

– Браво! Здорово придумано! – перебивая один другого, оценили находчивость графа Сансак, Эссе и Ла Шатеньере.

– Сколько дней назад это случилось? – спросил король.

– С утра пошел седьмой день, сир! В этот час презренный бродяга уже наверняка умер.

– А как, вы сказали, зовут этого мошенника? Напомните…

– Манфред, сир.

В ту же самую секунду король увидел, как Жилет встала.

Глаза ее уставились в одну точку, а руки вытянулись, словно протягиваясь навстречу кому-то.

Франциск проследил за ее взглядом! Он судорожно схватил главного прево за руку.

– Черт возьми, месье! – произнес король, сдерживая гнев. – Люди, которых вы убиваете, неплохо себя чувствуют… Если только это не призрак, не привидение!.. Посмотрите!

Монклар взглянул и побледнел, как смерть.

Раздвигая толпу придворных, по залу шел человек, одетый в черный бархат. Рука его опиралась на гарду длинной рапиры. Мужчина этот шел прямо к королю. И это был Манфред!

Жилет заметила его первой. Она, возбужденная рассказом Монклара, увидела Манфреда в то же самое мгновение, когда собиралась выкрикнуть в лицо королю о своей любви и своем отчаянии…

Король тоже увидел Манфреда и, пораженный, оцепеневший, смотрел на приближавшегося и, казалось, не мог даже вскрикнуть.

Только Монклар сохранял хладнокровие.

Он подал знак Бервьё, капитану стражников и шепнул ему несколько слов на ухо.

В это самое мгновенье тот, которого считали мертвым, подошел к креслу, в котором неподвижно сидел онемевший от изумления король. Манфред поклонился с наигранным изяществом.