Мишель Зевако - Трибуле

На самом-то деле этим нищим был Трико.

В этот момент вернулся Спадакаппа.

– Нашел что-нибудь? – спросил Рагастен.

– Да, монсеньер, и я верю, что найденное мной точно соответствует вашим пожеланиям.

– Хорошо… Ты поведешь нас.

Рагастен подождал еще час, пока не наступила полная темнота. Потом он предупредил Беатриче, которая, без малейших возражений, готова был следовать за мужем с тем чрезвычайным доверием, которое она питала к супругу.

Принцесса и Жилет заняли места в карете; кучеру был отдан приказ ехать шагом. Рагастен и Спадакаппа шли за каретой пешком. В двадцати шагах от них лакей вел в поводу двух верховых лошадей.

Все распоряжения были даны во дворе отеля, еще до того как открылись ворота. По мере продвижения Спадакаппа указывал кучеру улицы, по которым надо ехать, остерегаясь, однако, заранее назвать весь маршрут.

Рагастен, выйдя из отеля, оглянулся и увидел нищего всё на том же месте. Он дошел до конца улицы, остановился и резко обернулся.

Нищий шел за ними! Он заметил остановившегося шевалье и шмыгнул к темной стене дома. Но было уже слишком поздно!

Рагастен подал знак Спадакаппе и пошел прямо на нищего. Тот буквально прилип к стене, словно пытаясь слиться с ней.

– Ну, милейший, – сказал Рагастен, – хороша ли выручка?

– Неплохая, благородный господин, – пробормотал нищий.

– А как рука?

– Моя рука?..

– Да, ваша рука, которую вы держите согнутой, чтобы заставить прохожих поверить в то, что вы однорукий… А ваш глаз?.. Смотрите-ка, у вас повязка спадает…

В то же самое время Рагастен тыльной стороной руки смахнул в грязь шапочку с головы нищего, а потом сорвал черную повязку.

– Вы занимаетесь совсем не королевским делом, господин аргосский король, – насмешливо продолжал Рагастен.

Трико подобрал шапочку, подавив возглас гнева.

– Хотите совета? – продолжал шевалье. – Я иду сюда… идите туда!.. И постарайтесь больше не попадаться на моем пути, иначе, клянусь дьяволом твоего хозяина, я раздавлю тебя, словно слизня, каковым ты и являешься…

– Не понимаю, монсеньер! – пробормотал Трико.

– Прекрасно! Я и не требую, чтобы ты понимал. Я требую, чтобы ты исчез…

Рагастен сопроводил свои слова таким угрожающим жестом, что на этот раз нищий испугался и задал стрекача.

Рагастен и Спадакаппа несколько минут оставались на месте, чтобы убедиться, что Трико не вернется. Уверившись, что слежка прекращена, они поспешно догнали карету и вскочили на лошадей.

Спадакаппа крупной рысью поскакал вперед и возглавил группу. Рагастен остался в арьергарде.

Когда прозвучал сигнал гасить свет, Спадакаппа показал рукой, что прибыли на место. Рагастен огляделся.

Они находились в пустынном месте, достаточно мрачном. Где-то недалеко текла Сена. Впереди виднелся маленький домик с закрытыми ставнями и дверью. Справа находился черепичный завод.

– Усадьба Тюильри! – сказал он. – Что же! Хорошее место.

И спрыгнул на землю.

Спадакаппа постучал в дверь, она открылась. Появилась женщина с маленькой лампой в руке. Принцесса Беатриче увидела ее и не могла удержать легкой дрожи.

Рагастен, Беатриче, Жилет и Спадакаппа вошли в некое подобие элегантно меблированной приемной.

– Я покажу вам ваши покои, – сказала молодая женщина.

– Мадам, – заговорил тогда Рагастен, – разве мой слуга не предупредил вас, что хотел снять весь дом?

– Раз так, месье, с завтрашнего дня я покину это жилье, и вы сможете оставаться здесь сколько пожелаете.

– Вы установили цену? И на какой срок?

– Цена меня не интересует, месье. Ваш слуга сказал мне, что вы ищете надежное и уединенное место. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но я верю, что поняла, что вы боитесь кое-каких действий со стороны королевских слуг… Этого для меня достаточно, чтобы предложит вам гостеприимство и свое сердце…

Женщина говорила, чуть приглушив голос. Она, казалось, страдала от какой-то тайной болезни. И тем не менее она не внушала симпатии. Скорее она распространяла вокруг себя чувство тревоги.

Жилет инстинктивно прижалась к Беатриче.

– Мадам, – удивился Рагастен, – благодарю за гостеприимство, оказанное вами с такой милой грацией. Однако вы ошибаетесь относительно обстоятельств, побудивших меня искать столь уединенное жилище… Мадам, которую вы видите перед собой, непривычна к сутолоке городских улиц…

Хозяйка испытующе взглянула на Рагастена.

– Вероятно, именно по этой причине, – промолвила она с ледяной улыбкой, – вы вооружились до зубов… Но вам не стоит ничего бояться. Если вы ни от кого не прячетесь, это, в сущности, ничего не меняет. В доме с завтрашнего утра никого не будет. Меня ваши обстоятельства не интересуют… Если же вы все-таки скрываетесь, то, предоставляя вам убежище, мне достаточно полагать, что тем самым я могу нанести хоть какой-то ущерб королю или его слугам.

– Вы, мадам, очень неосторожно выражаетесь о короле Франции перед неизвестными вам людьми… Кто вам сказал, что вас не слушают друзья Франциска I?

– А даже если бы это было так! – пронзительно взвизгнула дама. – Я ничего не боюсь, месье!.. Вы не из тех, кто предает… Вижу это по вашему облику.

Рагастен поклонился, не отвечая, и дал себе слово понаблюдать за действиями и жестами странной хозяйки. Впрочем, осмотр дома убедил его, что лучшего пристанища искать не надо.

Однако Рагастен заметил, что в доме нет ни слуг, ни горничных. Выходит, женщина жила одна?

– Еще одно слово, – сказал Рагастен, когда осмотр заканчивался. – Где и когда я смогу отдать вам деньги за аренду, какой бы ни оказалась эта сумма?

Он надеялся таким образом узнать имя таинственной женщины.

– Когда сами захотите, – ответила хозяйка.

– Значит, вы сама придете?

– Не думаю, что я когда-нибудь вернусь сюда! – сказала хозяйка всё тем же глухим голосом, удивившим шевалье.

– И как тогда?

– Тогда, если вы обязательно захотите оплатить гостеприимство, предложенное мною, положите свои деньги вот сюда, …на этот камин, когда будете уходить…

На этих словах дама сделала реверанс и легким шагом удалилась… Она исчезла, как тень.

– Странная женщина! – буркнул Рагастен. – Не сошла ли она с ума? Или, скорее, несчастная, которой жестокая боль разбила жизнь?

Дама, столь великодушно предложившая Рагастену гостеприимство, сдержала слово: наутро она выехала из дома. Спустя час она стучалась в дверь дома на улочке, которая шла мимо церкви Сент-Эсташ.

Дом, в который она стучалась, был приютом для прокаженных. А женщина была прекрасной фероньеркой.

Париж в эти времена был богат тюрьмами; каждая из них изобиловала каменными мешками всякого рода.

Даже в Лувре многие подземелья использовались для заключения несчастных, которых ненависть каких-нибудь вельмож, каких-либо епископов или королевский каприз осуждали на медленную смерть в условиях недостатка воздуха и места.