Геомар Куликов - Тайный гонец

Фыркнул Ива:

— Какая курица?

— То тайное слово. Чтоб Кузьма и Васька опознали друг друга.

— Чудно́ больно.

— Оно чем чудней, тем лучше. Слушай дальше. Как Кузьма про курицу помянет, должен ему сказать Васька: «В пятницу со своими людьми ровно в полночь будь перед главными монастырскими воротами».

— В пятницу?! — радостно ахнул Ива.

— Тише… — остановил Игнатий.

— Как они войдут? Стража днём и ночью караулит.

— Много будешь знать — скоро состаришься.

Неожиданная догадка мелькнула у Ивы: верно, заодно будет стража.

У Игнатия, однако, не спросил. Понимал: всё одно тот до поры не скажет.

Казалось Игнатию и Иве, что дела складываются и вправду как нельзя лучше. И напрасно казалось. Потому что в то же самое время настоятель и келарь Савва держали срочный и тайный совет. Доложил им не медля Васька новый Ивин приказ.

— Стало быть, так, — решил настоятель. — Оружейного мастера малец пусть идёт завтра поутру к Кузьке Егорову. А ты ноне же к государеву воеводе шли гонца. Чтобы в пятницу от него пришла подмога к главным монастырским воротам час спустя после полуночи. Ни ранее, ни позднее.

— Если раньше, поди, надёжнее? — осторожно вставил келарь.

— Нет, брат Савва, час продержимся. Зато узнаем бунтовщиков, что есть внутри монастыря. Разом и покончим со всеми.

Вприпрыжку бежит Васька. Босыми ногами загребает мягкую пыль. Рад — сказать невозможно! Вспоминает вчерашние келаревы сласти, мечтает, как потратит подаренные келарем три копейки — деньги для Васьки огромные. И всё ж, пожалуй, не это главное в Васькином хорошем настроении. Уж больно тайное да важное дело поручил келарь.

Думает Васька: «Погоди, вор и разбойник Ивашка Болотников! Найдём на тебя управу. Ишь чего захотел: избы пожечь, людей — кого порубить, кого в турецкую неволю отдать…»

Не заметил Васька, как добежал до Марьина.

У встречного мальчонки спросил:

— Где Кузьма Егоров живёт?

Пошёл шагом, не торопясь, к указанной избе.

Во дворе взяла Ваську оторопь.

Огромный мужик топором тесал осиновый кол и при каждом ударе хрипловато крякал:

— Кхя… Кхя…

«Эва, какие страшилища у Ивашки Болотникова в помощниках». Васькина душа в пятки запросилась.

Кабы Васькина воля, повернул он от этой избы, только б его и видели. Однако про келаря вспомнил, окликнул:

— Кузьму Егорова бы мне…

Мужик топор в деревянную колоду воткнул. Вытер с лица пот. Уставился на Ваську медвежьими глазами.

— На что он тебе?

— Надо, — посмелей ответил Васька: понял, что стоит перед ним сам Кузьма Егоров.

— А может, ты ему не надобен? Тогда что? — спросил мужик.

— И я надобен, — вовсе смело отозвался Васька.

— Ну, я Кузьма Егоров. Дальше что?

Подошёл Васька поближе. Огляделся вокруг — никого вроде нет.

— Макарий велел передать привет.

Сел мужик на колоду, топор выдернул, поиграл им.

— Какой такой Макарий? Впервой слышу. Должно, обознался ты, малый.

Струхнул Васька. Вдруг в деревне ещё один Кузьма Егоров есть? Быть того не может! По виду, как Ива рассказывал, всё сходится.

Заговорил Васька быстро-быстро:

— Неужто не знаешь? Монастырский иконописец, дед Макарий. Ещё его в башню посадили.

Помотал мужик лохматой головой:

— Сказывал же: впервой слышу.

И взялся за осиновый кол. Разговор, мол, окончен. Растерялся совсем Васька. И была не была:

— У тебя курей много?

— Чего тебе мои куры дались? — Мужик отставил кол.

Мается Васька, не знает, что делать дальше.

Буркнул:

— Слыхал, будто одна ногу сломала…

— Было такое, — засмеялся мужик.

Озлился Васька:

— Чего голову морочишь?!

— Больно тороплив. Тебе велено ждать ответа?

— Ну, велено.

— А ты?

Топчется Васька, не знает, что сказать.

— Ладно, говори, с чем пришёл.

Недоволен был Васька началом разговора. Не знает, на кого больше сердиться: на себя или на лохматого мужика.

Пробурчал:

— Приказано передать, чтобы в пятницу ровно в полночь был со своими людьми подле главных монастырских ворот.

Глянул Кузьма шальными глазами и кинулся на Ваську. Тот было прочь, но разве убежишь? Схватил мужик Ваську и подкинул вверх так, что земля с небом пошли кувырком…

Закричал Васька дурным голосом:

— Мамка-а!

Мужик поймал на лету Ваську. Спрашивает:

— Чего орёшь, дурень? Я на радостях…

У Васьки со страха зуб на зуб не попадает.

— Ну тебя к лешему! Домой пойду.

— Экий пугливый. И пошутить нельзя.

— От твоих шуток припадочным сделаешься…

Мужику и самому неловко стало, что напугал мальчишку.

Принялся уговаривать:

— Домой поспеешь. Отдохни в холодке. Я тебе хлеба с квасом принесу. Чай, проголодался?

Васька и впрямь есть захотел: как-никак вёрст десять отшагал.

Васька сел в тени на завалинку. Стал ждать.

Кузьма принёс кусок хлеба и ковш кваса. Квас холодный, крепкий, душистый. А хлеб пополам с мякиной.

— Не обессудь за скудное угощение. Больше дать нечего. Корова была — Амвросий со двора свёл. Курей переловили — вот и живи как хочешь.

Васька освоился. И верно, не злой, видать, этот мужик Кузьма Егоров.

Спросил:

— За что корову-то с курями?

— Известно — долги.

— А ты б не брал, — рассудительно, словно сам Амвросий, сказал Васька.

— Ишь умник! — прищурился Кузьма. — К примеру, ты у меня в долг взял копейку, сколько должен вернуть?

Васька пожал плечами: глупый, мол, вопрос.

— Копейку. Сколько ж ещё?

— А монастырю полторы, а то и две подай.

— Почему?

— Очень просто. У монастыря не сосчитать всяких богатств. Вот и дают монахи деньги в рост. Дадут рубль — берут два.

Хлопает глазами Васька. Разное доводилось слышать про монастырь. Да одна была у Васьки забота — птахи. Остальное — в одно ухо войдёт, в другое выйдет.

— Небось видал, как едят и пьют монахи, особенно кто поглавней? — допытывался между тем Кузьма.

— Видал.

— А откуда всё? С такого монастырского крестьянина, как я иль другой кто.

Не понравилось Ваське, что Кузьма ругает монастырь.

— Придёт Ивашка Болотников, небось другую запоёшь песню.

— Какую? — с любопытством спросил Кузьма.

— Чай, в турецкой неволе не слаще, чем под монастырём.

— Кто тебе про турецкую неволю сказывал?

Спохватился Васька — никак, сболтнул лишнее.

И напопятки:

— Говорят…

— Говорят, в Москве кур доят, а на яйца коров сажают.

Прыснул Васька.

— А ведь говорят… — повторил Кузьма и словно между прочим: — Ты чей будешь?

Заёрзал Васька на завалинке, поднялся:

— Мне пора.

Кузьма положил на плечо руку, словно двухпудовую гирю: