Вениамин Вахман - Проделки морского беса

— Я помогал ему, подхватил за локоть, когда он перелезал через каменную ограду… — закончил рассказ Кранц.

— Так, так… — генерал нетерпеливо постукал тростью по носку своего башмака. — Ну, а дальше?

— Адъютант, увидев лицо этого человека, чуть не уронил фонарь, воскликнул: «Как, это вы, господин Кружальский? Почему вы сами?..»

Елизар шагнул вперед, хотел сказать, но генерал нетерпеливо махнул — потом.

— Еще о чем они говорили? Что ты слышал? Что ответил приезжий?

Кранц снова переступил ногами.

— Приезжий сказал: «Иначе нельзя было. Важное известие, которое я послал с голубиной почтой, опоздало. У русских есть по-рох!» — О чем они говорили дальше, я не слышал, они спустились на казематный двор и ушли.

В кибитке наступило молчание. Генерал что-то обдумывал.

— Что ж они впали в такую безмерную печаль? — сказал он рассеянно. — Какой дурень пойдет воевать без пороха. Уж коли мы сюда приступили, стало быть, пороха у нас хватает.

Фенрихов так и подмывало вмешаться, разъяснить в чем дело, да было боязно. Младшему не след говорить, пока старший не спросит.

Военный инженер принялся расспрашивать Юргена: все ли бастионы с приморской стороны стоят в воде? Развернул на столе план крепости. Швед подошел ближе, покосился на генерала, присел на корточки, чтоб удобнее было водить пальцем по бумаге. Елизар и Аким, вытянув шеи, пытались разглядеть, что он там показывает.

Швед объяснял: не все бастионы с приморской стороны одинаковы. Полукруглый бастион-барбикан очень старый, ровесник замку. Остальные, видно, построены позже, когда укрепляли форштадт.' Море подступает к самым стенам. В непогоду брызги летят наверх, попадают даже на двор.

— А ты плохой солдат, вахмистр Юрген Кранц, — вдруг неожиданно сказал генерал. — Я твоей брехне верить не собираюсь. Солдат, который бежит к неприятелю, забыв воинскую честь, просто дезертир и трус.

Перебежчик вскочил, словно его подбросило пружиной. Оба гренадера крепко схватили его за руки.

— Я не трус! — сдавленным голосом сказал Кранц. — Я никогда не был плохим солдатом. Меня наградили медалью за храбрость. Но шведскому королю я служить не обязан. Мы, весь полк, куплены; мы не шведы, а гессенцы; нас насильно захватили, насильно сдали в солдаты, а потом князь продал нас шведам.

— Вот как! — генерал казался очень заинтересованным. — Рань- ше-то было иначе. Раньше шведы своих людишек отдавали внаем. Их солдаты дрались за французов и за других. Выходит, оскудне- ли… Так, так, Юрген Кранц. Но отчего ж ты все-таки к нам подался?

— У вас кавалеров не бьют. У вас чтят военные заслуги. А у нас меня дважды стегали плетью, дважды с тех пор, как я вернулся после того случая, когда нас связали и милостиво оставили в лесу. Вот они! — он подбородком кивнул на фенрихов. — С разведки вернулся только наш разъезд, а два других дезертировали. Я давно решил бежать и вот воспользовался суматохой, когда выгоняли лошадей. Вскочил на своего вороного, ну и…

Генерал встал.

— Ладно, Кранц! Пойдешь в обоз к шведскому табуну, подсобишь. А дальше видно будет. Захочешь служить — примем, не обидим. — Он махнул гренадерам. — Отведите его, да не держите, словно колодника. Пусть живет на свободе.

Пленного увели.

— Это ты, что ли, ему сказал, что у нас кавалеров не бьют? [5] Смотри примечание в конце книги. — спросил генерал у Елизара и усмехнулся.

Правдивый от природы Елизар почувствовал себя неловко, точно бы ребенка обманывал.

«Неужто этот верзила так уж поверил ему, что есть армия, где солдат не учат и кулаком, и батогами, и розгой? Как же без этого: забалуются, как их заставишь воевать? Даже в любимом царевом Преображенском полку недели не проходило, чтобы солдат-другой не выл истошным голосом, прикрученный к деревянной кобыле… Драли не только рекрутов, — случалось, доставалось и старослуживым».

— Я не говорил, что вовсе не бьют… Я сказал — кавалеров орденских… по царскому указу…

— Ну так что ж ты закраснелся, словно девка? — засмеялся генерал. — Правду же сказал: есть такой указ… Ты другое ответь мне: чего все в разговор встрять норовил? Я видел…

— Да знаем мы toro лазутчика. То не просто Кружальский, — Лех-Кружальский, Бонифатька! Это цесарского графа человек, — не вытерпел Аким.

Генерал даже в лице переменился, сразу стал серьезным.

— А вы не обознались, молодчики?

Елизар и Аким наперебой стали рассказывать обо всех происшествиях в Маргаретенштадте — как Бонифатий дважды из рук ушел и у них и у гевалтигера Павлова.

— Да, злодей изрядный… Такого голыми руками не возьмешь, — покачал головой инженер. — Это весьма нам досадно, что он убег к шведам.

— Иваныч, — перебил его генерал, — а ведь это мы с тобой маху дали. За морской стороной не глядим. Вот и ездят там всякие.

— Так как за морем уследишь? Галер нет, людей нет…

— Ан, есть. Вон они, двое моряков. Да и огарковские матрозы тут болтаются. Вот что, господа фенрихи, сей же час сбирайте пожитки, а я наряжу подводу. Поедете в ближний тыл, заберете команду. Там у нас есть людишки, вернулись из гофшпиталей, да из обоза я приказал лишних отчислить. С ними займете рыбачью деревню, что там на берегу, да вообще всю береговую линию. И разведайте заодно, нет ли с той стороны слабины, может, мы не одного этого Леха не доглядели? Может, и еще Кружальские пожалуют.

С вечера в крепости полыхал пожар. Мечущиеся отблески пламени выхватывали из тьмы то остроконечный готический шпиль лютеранской кирхи, то мрачный контур башни, черепичные кровли, трубы, зубцы на стенах.

У осаждающих стреляла только одна мортирная батарея. Огненные дуги то и дело прочерчивали темное небо. Раскаленные добела в кузнечных горнах [6] Смотри примечание в конце книги. ядра падали на крыши домов, казарм, складов, вызывая новые пожары, а иногда и взрывы.

С моря натянуло густой туман. В тумане утонул лагерь, разбитые дома окружавшего крепость поселка, деревья. Только высокие крепостные бастионы выпирали над зыбкой пеленой, да еще кое-где торчали кроны сосен.

Но лагерь жил, глухо шумел. В промежутках между выстрелами мортир доносился то стук топора, то сердитая отрывистая команда или чавкание грязи под ногами бредущих куда-то людей.

По одной из улиц прибрежного поселка вразброд шагала рота солдат. Впереди ехали трое конных драгун — проводники. Люди шли медленно, с трудом вытягивая ноги из липкой грязи, конным то и дело приходилось останавливаться, поджидать пехоту. Возле какого-то полуразрушенного дома с проваленной кровлей драгуны свернули. Шедший за ними Елизар в плаще и надвинутой на самые глаза шляпе с обвислыми от сырости полями обернулся к солдатам, хрипло скомандовал: