Вениамин Вахман - Проделки морского беса

Солдаты подсунули под сундук бревна, по этим бревнам скатили тяжесть на лед, топорами стали отшибать теперь уже ненужную каютную стенку и лишние доски палубы.

Деревянная лестница, уходившая вниз, заскрипела, закачалась. Стало видно, что по ней лезут люди с фонарями, с инструментом на плечах. Елизар первым вылез на лед, задул уже ненужный фонарь. За ним вылез Тимофей и еще какие-то замерзшие, обсыпанные снежной пылью матрозы.

Талызин кинулся к Елизару, обнял. Огарков тоже метнулся было к виновнику сегодняшнего торжества, понял, что до мичмана не добраться, пока дядя мнет и тискает его в родственных объятиях, махнул рукой, побежал к пушке распоряжаться салютом. Сам схватил ухват с фитилем, раздул, скомандовал, чтобы сняли тряпку, подсыпали бы в запал свежего пороху, потом ткнул огарком фитиля в казенную часть пушчонки. Пушка подпрыгнула, как сердитая собачонка, выплюнула белый, плотный клубок дыма, и над заливом раскатился салютный выстрел в честь необычной победы человеческого ума над слепыми силами стихии: водой и морозом!

Сундук сволокли в избу, поставили поближе к раскаленной железной печке, какие применяли на кораблях. Лед быстро стаивал, вода стекала в щели пола. Елизар, скинув тулуп, вопросительно взглянул на Талызина, спросил:

— Пора, дядя?

— Сбивай! — торжественно разрешил Талызин.

Елизар ударил по крышке обухом топора, крышка отлетела. Все кинулись глядеть, что внутри. В длинном сундуке, туго свернутые, лежали шведские знамена и пудовые ключи от крепостных ворот.

— Виват! — гаркнул Огарков. — Пляши, Елизарка! Сегодня твой самый счастливый день!

Сияющий Елизар ощупывал лежащее сверху ярко-синее полотнище крепостного штандарта, того, что сняли с комендантского дома, поднял и взвесил в руке огромный ключ.

— Аннушке бы показать, — негромко сказал он. — А то без нее мне и радость не в радость.

Огарков фыркнул, как рассерженный кот.

— Да здесь она, в деревне дожидается. Твой дружок Аким меня чуть до смерти не заел, вцепился, как рак клешней. Ну и пришлось всех везти сюда.

— Ну вот и достал ты свое счастье со дна морского, — серьезно сказал Талызин. — Теперь и свадьбу сыграем честь честью. Кланяйся капитан-командору, проси у крестного руки твоей Анютки.

Огарков приосанился, но не выдержал, обнял Елизара, чмокнул в обе щеки.

— Чего просить! Я давно согласный! И она ждет не дождется!

Он выскочил на мороз в одном мундире, скомандовал:

— Сани сюда! Да живо! Повезем жениха к невесте! Ура молодым!

Шведский король Карл XII шестого ноября 1714 года выехал из Турции и двадцать второго ноября прибыл в порт Штральзунд на берегу Балтики. Союзные войска двинулись было к этой крепости, но опоздали, король Карл на корабле отбыл в свою столицу Стокгольм.

С той поры прошло четыре года. Война со шведами, получившая в истории название Великой Северной войны, достигла своей завершающей стадии.

Двадцатишестипушечный фрегат «Северная Двина», входивший в состав молодого российского флота, был послан против королевских каперов — корсаров, сильно вредивших морской торговле. Возле шведского острова Готланд «Северная Двина» выдержала бой с двумя пиратскими бригантинами, которые на веслах попытались приблизиться к заштилевшему возле неприятельского берега фрегату. С потопленных бригантин были сняты люди, показавшие, что Карл XII выдал каперские свидетельства не только своим подданным, но привлек к разбою и иностранцев, в частности гамбуржцев.

Молодой капитан фрегата, Елизар Овчина-Шубников, решил немедля идти к немецким берегам, чтобы охранить торговые корабли Нидерландов, Англии и Дании.

В датских проливах стояла чудесная летняя погода. Многочисленные корабли словно бы висели в воздухе на границе между морем и небом. Горизонт был скрыт маревом, словно в июльскую жару, хотя стоял уже конец октября. Зато неприветливое Северное море встретило штормом. Серые, морщинистые волны, увенчанные бахромками пены, с гулом мчались навстречу, ударяли в нос и в скулу фрегата, разбивались в брызги, стеной взлетавшие чуть не до рей. Весь корабль скрипел и словно стонал от этих ударов.

Капитан, сидя в своей просторной каюте, прислушивался к вою шторма, курил и, чтоб не утратить бодрости, прихлебывал из чашки заморский напиток кофей, недавно вошедший в употребление на

Руси. Кофей был горьковат и темен цветом, от него шел вкусный запах, напоминавший запах в уютных немецких и голландских трактирах. И дома, в Питерсбурхе, жена, нежно любимая Аннушка, тоже по утрам варила ему кофей. Польская панна Анеля Стшелецкая давно уже стала русской Анной, по крестному отцу, капитан-командору Огаркову, Федоровной, госпожой капитаншей Овчина-Шубниковой.

Вот пришло и счастье! А сколь горько было время до сего. Сколько всего пережито! Давно ли он, Елизарка, флотский мичман, почитал свою молодую жизнь вконец загубленной, благодаря хитроумным козням иезуитов. В такую же точно ночь, как нынешняя, его первый корабль, шведский флейт «Диамант», расселся и развалился прямо под ногами. И с ним, с этим кораблем погибли все надежды и чаяния. Даже светлейший князь Меншиков, вроде как обещавший покровительство, и тот отступился, презрел неудачника. Однако преждевременно презрел. Он, Елизар, сумел доказать, что Шубниковы упрямы, сильны волей и ум у них острый, до всего доходчивый. Таинственный иезуитский морской бес пойман за хвост и водворен в поварню, под начало к стряпухам. Там его истинное место. А капитанам купецких кораблей Адмиралтейство дало точные указания, как следует впредь грузить в трюмах горох, зерно и прочие пухлые злаки. И его мичманская придумка насчет сруба, опускаемого в воду, теперь повсеместно используется при строительстве порта в городе Кронштадте, что на острове Котлин насупротив устья Невы.

Да, в те трудные дни определилось, кто настоящий друг, а кто просто так, приятель. Истинный друг Акимушка не отступился, и, конечно, умница и великой учености человек, дядя Никита Талызин, и честнейшей души капитан-командор Федор Огарков. В них он нашел себе опору. Славно, что ветреный Аким, гонявшийся за большим приданым, запутался в любовных сетях Насти Огарковой, старшей из троих огарковских дев. Анастасия Яблокова, урожденная Огаркова, ныне полуполковница, блистает на царских ассамблеях вместе с его Анюткой…

Что же? Неплохо в бурном море вспомнить прошлое, потягивая крепкий кофей из белой, синим рисованной немецкой чашки…

К утру шторм поутих. Еще мчались по небу вдогонку друг за другом клочки буревых туч, а уже проглядывало солнце, светило как сквозь густую вуаль. Елизар послал матрозов по реям развязать риф-банты на парусах, чтобы лучше брали ветер.