Дмитрий Агалаков - Полет орлицы

— Ты так легко говоришь об этом?

— Они подружились.

Ей казалось, что супруг нервничал, а это случалось с ним редко.

— Подружились! — с горечью усмехнулся Люксембург. Он покачал головой. — Подружились…

— Что в этом плохого? — Она взяла его за руку. — Тебя что-то тяготит, я вижу. Этот епископ… пожаловал сюда из-за Жанны? — настороженно спросила графиня.

— Ты угадала, милая. Англичане хотят выкупить Деву Жанну, пока это не сделал Валуа. Если он вообще собирается ее выкупать! Мне кажется, он решил бросить ее на произвол судьбы.

Графиня закрыла руками рот:

— Господи…

В этот самый момент с затянувшейся прогулки возвращались две Жанны. Юная герцогиня хотела похвастаться своими достижениями: она блестяще метнула десять дротиков с десяти шагов, каждым поразив цель — узкий ствол дуба. Она держала свою подругу и учителя за руку, не отпускала. Жанна покорилась ей. Но что-то мешало пленнице чувствовать себя свободно, больно хватало сердце. Она знала — что: приезд Жана Люксембургского и его гостя, прятавшегося в богатой карете. И теперь, остановившись в дверях, она явственно услышала последние фразы — мрачное: «Мне кажется, он решил бросить ее на произвол судьбы» и недоуменное: «Господи…» Жанна удержала за руку свою ученицу, но юная герцогиня и сама поняла, что мать и отчим сейчас их не ждут. Они хотели повернуться и уйти, но не сумели. Решили подслушать.

— За англичанами церковь и папа, — продолжал Люксембург. — Кардинал Винчестерский убедит понтифика в своей правоте. Бедфорд уже предложил за Деву десять тысяч ливров. (Юная герцогиня де Бар взглянула в глаза подруге и увидела, как губы той дрогнули.) Филипп готов уступить им. Он не хочет ссориться с Бедфордом и желает получить свой куш до того, как Жанна навредит себе. А я давал клятву во всем подчиняться ему! Я вкладывал свои руки — в его руки, перед Господом Богом, и не могу ослушаться своего сюзерена — герцога Бургундии!

— Он не посмеет продать ее, это… неблагородно!

— Дела Жанны плохи, — только и ответил Люксембург.

Граф не хотел сообщать жене, что Филипп не стал бы унижать его беспрекословным приказом. Но сколько эти французы могли раздумывать — покупать свою героиню или нет? А война требовала денег, земли Люксембургов истощались. Дева же была сундуком, набитым золотом!

— Я послал людей Жанны к Карлу Валуа, — продолжал он, — предупредить его, чтобы он поторопился… — граф Люксембургский глубоко и непритворно вздохнул. (Жанна сжала руку своей притихшей юной подруги так, что та едва не ойкнула от боли и не выдала их.) — Но надежды мало. А сейчас мне и монсеньору Кошону предстоит разговор с моей тетушкой.

Его жена кивнула:

— Боитесь, граф, что она лишит вас столь долгожданного наследства?

— Я оказался между двух огней, графиня, и потому надеюсь на ваше понимание.

Через пять минут Жанна была в своих покоях. Гость, этот монсеньор Кошон, приехал за ней! Ее хотят продать — и кому? — англичанам! Проклятым годонам!! И еще — отцам инквизиторам, которые вот уже год поносят ее со всех кафедр, подчиняющихся Генриху Шестому! Да лучше в ад! Лучше — смерть!.. Но страшнее всего была даже не угроза ее продажи, а слова: «Он решил бросить ее на произвол судьбы».

Вот отчего стыло сердце…

— Как слуга церкви, графиня, я уже имел честь сказать вам, что мы думаем о Деве Жанне и ее так называемых «подвигах», — говорил Пьер Кошон тетке графа, Жанне Люксембургской. — И потому я взываю к вам от лица всего христианского мира…

Поклоны и расшаркивания остались позади. Первые слова, касающиеся дела, уже прозвучали в парадной зале. Их суть графиня уловила как нельзя лучше: «инквизиция, христианский долг, пособничество дьяволу». А за ними слышались другие: «англичане, лорд Бедфорд, месть». Старуха то и дело поглядывала на своего племянника, стоявшего недалеко от Кошона. И взгляды ее не предвещали племяннику ничего доброго.

— Поймите, графиня, — осторожно продолжал Кошон, — бывают ситуации, когда любой христианин должен положиться на мнение церкви. А церковь считает, что Жанна — злостная еретичка…

— Во-первых, монсеньор, есть две церкви: одна прославляет Карла Валуа, другая — Генриха Ланкастера. Вы о какой из них говорите?

— Вы и сами можете догадаться, о какой.

— И все же?

— О той, что поддерживает истинного короля — Генриха Шестого.

— Вот незадача, монсеньор, другая половина церкви утверждает, что истинный король — Карл Валуа, а Генрих Шестой — самозванец.

Пьер Кошон оглянулся на Жана Люксембургского. Но выражение обезображенного шрамами лица доблестного рыцаря говорило: разбирайтесь сами, ваше преосвященство!

— А ведь я — крестная мать Карла Валуа! Вам это неизвестно, монсеньор?

Епископ Бове даже отпрянул: коварный Люксембург, кривой мошенник — ничего не сказал об этом! Надо было как-то держать удар…

— Но я думал, графиня, — продолжал Пьер Кошон, — что поскольку графы Люксембурги — вассалы герцогов Бургундских, а герцог Бургундский — верный христианин и друг короля Англии и Франции Генриха Шестого, вы должны стараться выполнять его волю…

— Вы напрасно так думали, монсеньор! Я не собираюсь выполнять волю мальчишки Генриха Шестого! А вернее — волю его ненасытного дядьки! И моя фамилия не менее знатна, чем фамилия Ланкастеров! Люксембурги были императорами Священной Римской империи и королями Богемии, между прочим! Что мне за дело до вашего Генриха? У него есть Англия, вот пусть туда и возвращается! — Она ударила об пол тростью. — Вместе со своей родней!

— Забудьте об англичанах, графиня, подумайте о церкви, — Кошон потряс пальцем, — и святой инквизиции!

— Неужто вы грозите мне, монсеньор? — Старуха даже подалась вперед, точно готовилась стукнуть своей палкой Кошона по темени. — Мне шестьдесят восемь лет, монсеньор. Скажите, я похожа на человека, который чего-нибудь боится?

— Нет, графиня…

— Так вот послушайте меня, монсеньор. Жанна — прекрасная девушка с благородным сердцем, и будь я проклята, если позволю увезти ее вам или кому-нибудь другому, кто служит англичанам! Вначале заставьте меня умереть, а потом приходите! Жан! — громко, точно он был не в десяти шагах от нее, а за крепостной стеной, выкрикнула она. — Жан, племянник мой! — Старуха встала с кресла, опираясь на свою трость, но неожиданно вырвала ее из-под себя и потрясла ею в воздухе. — Клянусь, если ты отдашь англичанам нашу гостью, то я передам все свои земли этому бездельнику Пьеру, твоему брату, а еще лучше — моему крестнику Карлу Валуа, пусть купит побольше оружия и задаст этим проклятым годонам перца! Слышишь, Жан?!

Даже Люксембург не ожидал такого от своей тетки. Что до Пьера Кошона, так он вылетел из ее апартаментов как ошпаренный.