Лоуренс Шуновер - Блеск клинка

— Оглы сотрудничает с нами почти столько же времени, сколько я работаю здесь, — сказал де Кози. — Он пользуется расположением императора, потому что обеспечивает высокие доходы от налогов на торговые операции нашего хозяина. Но Балта Оглы толковый и честный человек, христианин. Никто в Трапезунде не закупает товары у персидских караванов на столь выгодных условиях. Я знаю, что он не турок, и если он владеет, как говорят, половиной города, я уверен, что он этого заслуживает.

— Никто не сказал, что он не заслуживает, Бернар. Не будь таким раздражительным, — сказал Кер, — мы все знаем Оглы.

И действительно, богатый болгарин однажды посетил Монпелье, и министр полагал, что он заслуживает того высокого доверия, которым пользовался как торговый агент.

Вновь обращаясь к капитану, Кер спросил:

— Я надеюсь, что вы и ваша команда здоровы?

Болезнь всегда представляла серьезную проблему, потому что корабельные хирурги обычно не отличались высокой квалификацией, и все же у людей не хватало ума, чтобы не сбрасывать испражнения в трюмы. Они с известной долей логики полагали, что если человек может жить со всей этой грязью внутри, то она ему не помешает и в нескольких футах под ним. Последующие поколения с развитым обонянием находили весьма предосудительным это первобытное отношение к гигиене, но любой порядочный моряк на борту «Святой Евлалии» знал, что никакая чепуха не продержится долго в трюме, который откачивается восемь раз в день. Потому что их судно, как и любое судно того времени, протекало и должно было откачиваться во время каждой вахты.

На лице Джона Джастина появилось выражение озабоченности, и он ответил:

— Никто не заболел, кроме Илдерима, у которого постыдная болезнь.

— Что с ним? — спросил Кер.

— Точно не знаю, — ответил капитан.

— Я взгляну на него, — сказал Кер, — а вы пока отпустите команду на берег. Береговая стража присмотрит за кораблем. Я не знал, что вас пошлют в Херсонес. Каждый хочет вернуться домой после столь длительного путешествия.

— Вы так добры, сэр, — сказал капитан, довольный, будто юнга, получивший лишний пенни. Он вновь поклонился и вернулся на палубу «Евлалии», где выкрикнул приказ, на который ответил радостный рев голосов, начиная от камбуза кока под полубаком и кончая каютами офицеров на корме. Люди бросились с корабля, будто он начал тонуть. На самом деле судно немного всплыло, освободившись от их веса, и показалась полоска морских водорослей шириной в один или два дюйма, будто кто-то прочертил тонкую зеленую ватерлинию. В этом мягком мшистом наросте было множество существ, называемых морскими уточками. Все знали, что морские уточки являются плодами дерева, которое растет на краю света, в темноте, в зоне приливов. В каждом из плодов находилась маленькая белая птичка, и когда плоды созревали и лопались, птички вылетали из них. А иначе откуда же берутся морские чайки вдали от берега? Днище судна теперь нужно было очистить.

Илдерима уложили на тюфяк в каюте капитана, что удивило Пьера. Кер воспринял это как должное.

— Этот турок — лучший лоцман на Востоке, — сказал он. — Надеюсь, что его болезнь не опасна.

Капитан остался на борту, но имел такой скорбный вид, что Кер громко рассмеялся, несмотря на то, что ценный работник лежал у его ног, возможно, при смерти.

— Следуйте за вашими людьми, Джон из Венеции! — приказал он, дружески похлопав капитана по плечу. — С каких пор капитан последним покидает судно?

— Вы очень добры, хозяин, — ответил капитан. — Признаюсь, что у меня в горле першит, а ароматы земли прекрасны. Но я опасался, что могу понадобиться вам.

— У меня масса помощников, Джон. Отправляйтесь в таверну и смочите горло. И мне пришлите лекарство. Вы можете разгрузить корабль завтра. Уже темнеет.

Илдерим лежал с руками, сложенными на груди. Он держал распятие, которое, как многие обращенные в христианство, всегда имел при себе. На его губах были улыбка и пятна пены. Он что-то бормотал.

Бернару показалось, что он спит. Пьеру он показался бледным и усталым. Но Жак Кер провел на Востоке годы и понимал, что лоцман очень болен.

— Приведи хирурга, — сказал он Пьеру, — лучшего, какого сможешь найти. Нет, — передумал он и обратился к де Кози: — Пригласи самого Вилланову. Он придет, если ты скажешь, что он мне нужен. Отправляйся в университет немедленно, Бернар.

— Разумеется, господин де Вилленев придет по вашему вызову, даже если он прозвучит не из моих уст, а из уст чиновника, — проворчал де Кози.

— Конечно, придет. Но понадобится пререкаться с привратниками. Делай, как я сказал, де Кози.

— Я лишь хотел помочь вам в уходе за больным лоцманом, — с долей злости возразил де Кози.

— Мне достаточно помощи Пьера. Может быть, здесь никто не сможет помочь. — Кер посмотрел на Илдерима, чьи губы продолжали шевелиться и улыбаться.

— Да, конечно, Пьер прекрасно умеет обращаться с больными! — произнес Бернар. Он вновь овладел своим голосом, который теперь звучал энергично. — Я немедленно доставлю ученого хирурга, заверяю вас, — и он отошел с такой смиренной покорностью, что Кер простил ему вспышку непослушания, в которой министр узрел еще одно проявление лени своего секретаря-дворянина.

Жак Кер встал на колени рядом с ценным моряком-турком и принюхался к его дыханию.

— Что вы подозреваете, милорд? — рискнул спросить Пьер. Он знал, что на кораблях Кера никто не напивался, а если бы это и случилось, не было необходимости посылать за ученым из Падуи, Джованни Вилланова, которого во Франции называли господином де Вилленев и который был деканом Хирургического колледжа в Университете Монпелье.

— Опиум, — ответил Кер.

— Опиум, милорд? Но ведь его не оперировали.

— Некоторые турки едят лекарство, Пьер. Не для того, чтобы сделать свои тела нечувствительными к хирургическим инструментам, для чего Бог и предназначал опиум, но чтобы развратить сознание и предаться сладким грезам. Это дьявольски извращенное применение благословенного дара. Оно часто кончается смертью. Хотел бы я знать, где он достал его. Вскрой декларации, Пьер.

Пьер вскрыл печати и быстро просмотрел страницы.

— Немного темновато и трудно читать, милорд, но среди груза есть большое количество драгоценного лекарства.

— Кто-то проявил большую неосторожность при упаковке, — горько произнес Кер. — Это нужно сказать капитану.

В этот момент Илдерим открыл глаза, зрачки его были сильно сужены, как будто солнце светило ему прямо в глаза, и начал мягко и быстро говорить. Теперь он не улыбался. Он выглядел ужасно напуганным. Пьер наклонился ближе к нему и слушал.

— Опиум, — сказал Кер, — всегда заворачивают в листья, затем в кожу, затем заливают битумом, чтобы защитить от влаги, обмазывают жиром и покрывают пчелиным воском…