Александр Дюма - Три мушкетера. Часть 2

— Что вы говорите? О, вы меня не понимаете! Вы думаете, что, говоря о бесчестье, я разумею какое-нибудь наказание, тюрьму или смерть? Дай бог, чтобы это было так! Что мне смерть или тюрьма!

— Я перестаю понимать вас, сударыня.

— Или делаете вид, что перестали, — проронила пленница с улыбкой сомнения.

— Нет, сударыня, клянусь честью солдата, клянусь верой христианина!

— Как! Вам неизвестны намерения лорда Винтера относительно меня?

— Нет, неизвестны.

— Не может быть, ведь вы его поверенный!

— Я никогда не лгу, сударыня.

— Ах, он так мало скрывает свои намерения, что их нетрудно угадать!

— Я не стараюсь ничего отгадывать, сударыня, я жду, чтобы мне доверились, а лорд Винтер, кроме того, что он говорил при вас, ничего мне больше не доверял.

— Значит, вы не его сообщник? — вскричала миледи с величайшей искренностью в голосе. — Значит, вы не знаете, что он готовит мне позор, в сравнении с которым ничто все земные наказания?

— Вы ошибаетесь, сударыня, — краснея, возразил Фельтон. — Лорд Винтер не способен на такое злодеяние.

«Отлично! — подумала миледи. — Еще не зная, о чем идет речь, он называет это злодеянием».

И продолжала вслух:

— Друг низкого человека на все способен.

— Кого вы называете низким человеком? — спросил Фельтон.

— Разве есть в Англии другой человек, которого можно было бы назвать так?

— Вы говорите о Джордже Вилльерсе?.. — снова спросил Фельтон, и глаза его засверкали.

— …которого язычники и неверующие зовут герцогом Бекингэмом, — договорила миледи. — Я не думала, чтобы в Англии нашелся хоть один англичанин, которому нужно было бы так долго объяснять, о ком я говорю!

— Десница господня простерта над ним, — сказал Фельтон, — он не избегнет кары, которую заслуживает.

Фельтон лишь выражал по отношению к герцогу чувство омерзения, которое питали все англичане к тому, кого даже католики называли вымогателем, кровопийцей и развратником, а пуритане — просто сатаной.

— О, боже мой! Боже мой! — воскликнула миледи.

— Когда я молю тебя послать этому человеку заслуженную им кару, ты знаешь, что я поступаю так не из личной мести, а взываю об избавлении целого народа!

— Разве вы его знаете? — спросил Фельтон.

«Наконец-то он обращается ко мне с вопросом!»

— мысленно отметила миледи, вне себя от радости, что она так быстро достигла такого значительного результата.

— Знаю ли я его! О да! К моему несчастью, к моему вечному несчастью!

Миледи стала ломать руки, словно в порыве глубочайшей скорби.

Фельтон, должно быть, почувствовал, что стойкость оставляет его, и сделал несколько шагов к двери, пленница, не спускавшая с него глаз, вскочила, кинулась ему вслед и остановила его.

— Господин Фельтон, будьте добры, будьте милосердны, выслушайте мою просьбу! — вскричала она. — Дайте мне нож, который из роковой предосторожности барон отнял у меня, ибо он знает, для чего я хочу им воспользоваться… О, выслушайте меня до конца! Отдайте мне на минуту нож, сделайте это из милости, из жалости! Смотрите, я у ваших ног! Поверьте мне, к вам я не питаю злого чувства. Бог мой! Ненавидеть вас… вас, единственного справедливого, доброго, сострадательного человека, которого я встретила! Вас, моего спасителя, быть может!.. На одну только минуту, на одну-единственную минуту, и я верну его вам через окошечко двери.

Всего лишь на минуту, господин Фельтон, и вы спасете мне честь!

— Вы хотите лишить себя жизни? — в ужасе вскрикнул Фельтон, забывая высвободить свои руки из рук пленницы.

— Я выдала себя! — прошептала миледи и, как будто обессилев, опустилась на пол. — Я выдала себя! Теперь он все знает… Боже мой, я погибла!

Фельтон стоял, не двигаясь и не зная, на что решиться.

«Он еще сомневается, — подумала миледи, — я была недостаточно естественна».

Они услышали, что кто-то идет по коридору. Миледи узнала шаги лорда Винтера; Фельтон узнал их тоже и сделал движение к двери.

Миледи кинулась к нему.

— Не говорите ни слова… — сказала она сдавленным голосом, — ни слова этому человеку из всего, что я вам сказала, иначе я погибла, и это вы, вы…

Шаги приближались. Она умолкла из страха, что услышат их голоса, и жестом бесконечного ужаса приложила свою красивую руку к губам Фельтона.

Фельтон мягко отстранил миледи; она отошла и упала в кресло.

Лорд Винтер, не останавливаясь, прошел мимо двери, и шаги его удалились.

Фельтон, бледный как смерть, несколько мгновений напряженно прислушивался, затем, когда шум шагов замер, вздохнул, как человек, пробудившийся от сна, и кинулся прочь из комнаты.

— А! — сказала миледи, в свою очередь прислушавшись и уверившись, что шаги Фельтона удаляются в сторону, противоположную той, куда ушел лорд Винтер. — Наконец-то ты мой!

Затем ее лицо снова омрачилось.

«Если он скажет барону, — подумала она, — я погибла: барон знает, что я не убью себя, он при нем даст мне в руки нож, и Фельтон убедится, что все это ужасное отчаяние было притворством».

Она посмотрела в зеркало: никогда еще она не была так хороша собою.

— О нет! — проговорила она, улыбаясь. — Конечно, он ему ничего не скажет.

Вечером, когда принесли ужин, пришел лорд Винтер.

— Разве ваше присутствие, милостивый государь, — обратилась к нему миледи, — составляет неизбежную принадлежность моего заточения? Не можете ли вы избавить меня от терзаний, которые причиняет мне ваш приход?

— Как, любезная сестра! — сказал лорд Винтер. — Ведь вы сами трогательно объявили мне вашими красивыми устами, из которых я слышу сегодня такие жестокие речи, что приехали в Англию только для того, чтобы иметь удовольствие видеться со мной, удовольствие, лишение которого вы, по вашим словам, так живо ощущали, что ради него решились пойти на все: на морскую болезнь, на бурю, на плен! Ну вот, я перед вами, будьте довольны. К тому же на этот раз мое посещение имеет определенную цель.

Миледи вздрогнула: она подумала, что Фельтон ее выдал; никогда, быть может, за всю жизнь у этой женщины, испытавшей столько сильных и самых противоположных волнений, не билось так отчаянно сердце.

Она сидела. Лорд Винтер придвинул кресло и уселся возле миледи, потом вынул из кармана какую-то бумагу и медленно развернул ее.

— Посмотрите! — заговорил он. — Я хотел показать вам этот документ, я сам его составил, и впредь он будет служить вам своего рода видом на жительство, так как я согласен сохранить вам жизнь. — Он перевел глаза с миледи на бумагу и вслух прочитал:

— «Приказ отвезти в…» — для названия, куда именно, оставлен пробел, — перебил сам себя Винтер. — Если вы предпочитаете какое-нибудь место, укажите его мне, и, лишь бы только оно отстояло не менее чем на тысячу миль от Лондона, я исполню вашу просьбу.