Иван Дроздов - Горячая верста

— Обо всем договорились?.. Или как? — спросила Настя, подавая на стол и стараясь не смотреть на Егора.

Ей бы одной теперь… уткнуться в подушку, забыться, но надо сидеть, говорить, улыбаться.

— Как ваш дедушка? — спросил Егор.

— Дедушка ничего. Все время на стане пропадает. Очень рад, что комсомольцы приехали. Нас с тобой благодарит. Говорит, расшевелили москвичей.

«Или она ничего не знает, или успокоить меня хочет?.. Не знает, конечно. Знала бы, не улыбалась. И вообще… презирала бы».

— Говорят, петь на стройке будешь?

— Может, спою.

— Вот бы послушать! А что?.. — оживилась Настя, и черные её глаза наполнились влажным блеском, — Два дня–то будет выходных. Возьму да прикачу! У деда «Волгу» попрошу. Тут ведь недалеко. А, Егор?.. Приглашаешь?..

Егор улыбнулся, развел руками.

— Аленка похожа на вас? — проговорил он в самый неподходящий момент.

— Аленка?.. Нисколько! Ленка маленькая, глаза у нее раскосые и синие–синие. Как у тебя.

Сказала и усовестилась своих слов. «Зачем ты так?» — подумала о себе в третьем лице.

Поставила чай.

— Угощайся, Егор. Перед дальней дорогой…

Егор не притронулся к еде. Не сводя взгляда с Насти, встал из–за стола, подошел к девушке. Тронул за руку, спросил: — Феликса… любишь? Настя вздрогнула. Отдернула руку.

А Егор отстранился. Испугался своего голоса — пятился назад. И Насте, которая отвернула от него голову и стояла притихшая, в задумчивой позе, сказал:

— Извини. Так я… без умысла. Извини.

Кинул на плечи пальто и выбежал на лестничную площадку.

* * *

Отцу Егор сказал:

— На недельку в Кострому съезжу.

Ждал расспроса: зачем, для какой цели, но обычных в таких случаях расспросов не последовало. Михаил Михайлович Бродов был не из тех людей, которые держат при себе секреты. Павел Лаптев знал все подробности задуманной Бродовым–старшим операции.

— Ты никак насовсем в артисты собираешься? — не то спросил, не то отметил свершившийся факт отец. Он говорил так, будто никакой истории с «Молнией» не было.

— На пробный концерт еду — вроде экзамена. Примет зритель, обещают штатным певцом зачислить.

— Настю Фомину вроде бы в институт столичный приглашали. Не пошла Настя. Отказалась.

Видно, сочинял отец про Настю. Уязвить хотел Егора.

— Про Настю не знаю, — буркнул Егор.

— Да, девица, а вишь как: рабочего места держится.

— Настя — инженер! — возвысил голос Егор. — У нее есть за что держаться, а я…

— С годок постоишь подручным, а там, глядишь, и ты…

— Что ты меня раньше времени хоронишь? Я ещё заявления на расчет не подавал. Сам же на десять дней отпустил. Съезжу на недельку — и снова на пост.

— А если позовут… в артисты? — озабоченно спросил отец.

— А ты что — не одобряешь?.. Скажи прямо.

— Нет, сын, не одобряю.

— Почему? — удивился Егор. — А мой голос, талант?.. Неужели судьба простого рабочего…

— Простых рабочих нет, Егор! — распрямил плечи и резко заговорил отец. — Есть рабочие плохие и хорошие. Как, впрочем, и певцы. Я хотел сделать из тебя хорошего рабочего. И верю: никакая карьера певца… Ну, да ладно. Поезжай с богом!.. Только помни: если уж певцом, так хорошим!..

И он крепко пожал сыну руку.

К месту строительства ГРЭС — в приволжское село Чернопенье — Егор приехал поздним вечером. На пристани никого не было. Один только сторож стоял лицом к Волге на большом валуне.

— А что, дядя, будет сегодня паром или нам тут куковать до утра?

Сторож отвечать не торопился — смотрел то на Егора, то на трех путников, поджидавших на пригорке, — как бы оценивал обстановку. Нехотя заговорил:

— А ты отколь будешь, парень? — Заводской я, из Подмосковья.

— К нам–то зачем? На побывку или насовсем?

Егор всматривался в сырой туманный полумрак на том берегу реки. Там, где должен быть противоположный берег, черной лентой тянулась полоса леса, а может быть, песчаного плеса или гладкого поля, за которым голубела другая полоса, и этой другой освещенной полосе не было предела; Егор не сразу понял, что это никакой ни плес, ни поле, а край хмурого зимнего неба Потом вдруг над лесом, в том месте, куда смотрел Егор, точно новогодняя елка, вспыхнула гирляндами огней высоченная труба ГРЭС.

— Вась, смотри–ка! — показал один из ребят, ожидающих вместе с Егором паром, — тот, что помоложе и меньше ростом. — Мы там будем работать!

— Да, здорово… Предупредительные огни, — чтоб самолет не налетел, — ответил Василий.

— А высокая! Такой я нигде не видал.

— Я тоже, — согласился Василий.

Лаптев думал о Лене. Она должна быть здесь. По дороге он купил местную газету, в ней прочитал: в лесах под Костромой строится самая большая в мире тепловая электростанция; здесь будут установлены невиданной мощности агрегаты — на миллион двести тысяч киловатт каждый.

Все самое, самое… Егор улыбнулся, покачал головой. Пигалица, как её изобразила Настя, а поди ж ты, строит все самое, самое В этом находит радость, смысл жизни.

Егор хотел бы представить, как Аленка устанавливает агрегат мощностью в миллион двести тысяч. Но представить ему такую картину было трудно: ни агрегата такого, ни самой Аленки он не видал. Однако чудилось красивое, романтическое.

Думал об Аленке, а сам невольно поглядывал на дорогу, по которой из Костромы он только что приехал на автобусе. По той дороге через два–три дня приедут Феликс, Хуторков и с ними бригада артистов. Приедет по той дороге и Настя.

— Ребята, айда за мной! В гостиницу! — крикнул с бугра парень. — Паром будет завтра утром.

За ними пошел и Егор.

Гостиница оказалась рядом с пристанью, на бугре, с которого открывался вид на Волгу и окрестные леса, едва различимые под завесой ночи Постояльцев почти не было, всем отвели по комнате. Егор бросил на кровать портфель и вышел на улицу, вновь спустился к сторожу. На этот раз дед его встретил дружелюбно.

— Тут на ГРЭС мой дружок работает, может, слышали, Борис Иванов, строитель?.. — соврал Егор.

— Нет, не слыхал про такого. Да и где услышишь?.. Строителей–то на станции три тысячи человек.

Поди там, разберись!..

— И все в одном месте работают или по разным объектам?

— Станция — она на пятачке, вся на виду. Есть, конечно, отводной канал, приводной, а ещё пруды–отстойники, но тоже недалеко от здания. Глазом поведешь — всех увидишь.

— Это хорошо, — обрадованно закивал головой Егор. — Там я своего дружка и встречу. В армии вместе были. Хороший парень.

— А не то, так — в столовой, в клубе, — продолжал дед.

Егор простился с дедом и пошел на взгорок, к гостинице. У крыльца остановился, посмотрел на Волгу. Оттуда тянул тугой, но не холодный южный ветер. Слышно было, как у причалов пристани плещутся волжские волны. Труба в ночи горела ещё ярче, причудливо сверкали на ней ожерелья кроваво–красных огней, и чудилось Егору, что она не стоит на месте, а точно ракета медленно поднимается в небо.