Иван Дроздов - Подземный меридиан

Соловьев разлил по деревянным чашкам уху, перед каждым поставил граненый стаканчик с коньяком. Он весело, непринужденно болтал, однако тон, который он пытался задать пирушке, ни на кого не действовал. Самарин испытывал неловкость и смущение от близости большого человека. Каиров, напротив, был занят одной мыслью: как бы заговорить с Терпиморевым о чем–нибудь постороннем, не имеющем отношения к делам, и как бы в этой беседе понравиться академику, натолкнуть его на идею пригласить Каирова работать в Москву, в какой–нибудь столичный институт или к себе, в комитет… А ещё Каиров боялся, как бы академик не заговорил с ним об электронике. Поэтому Каирову хотелось, чтобы бессвязная болтовня Соловьева не прекращалась. «Пусть поет свои песни Соловей, — думал Каиров, — пусть он отвлекает академика».

Терпиморев, слушая и не слыша Соловьева, испытывал на себе назойливый проницательный взгляд Каирова. Думал: «Как бы это поделикатней, тонко, но в то же время ядовито поддеть этого именитого соавтора и преподать ему урок чести и обыкновенной человеческой порядочности, которая так строго блюлась старыми русскими учёными и которую теперь частенько попирают те люди, которые пришли в науку не ради бескорыстного служения ей, а ради своих меркантильных целей… И этот, этот–то каков! — продолжал он возмущаться уже своим помощником, потому что тот, когда давал ему рукопись, представил дело так, будто автором её является один Каиров и только Каиров создает в институте эту машину и пишет о ней книгу. — И не было в рукописи титульного листа с указанием авторов. Неужели они сделали это с умыслом, чтобы представить в моих глазах одного Каирова, чтобы его я только узнал и запомнил?.. Да, да, конечно, впрочем, я сейчас же все это выясню».

— А титульного листа вы мне не представили! — сказал вдруг академик, ни к кому не обращаясь и отставляя в сторону порожнюю чашку. — Я и понять не мог, кто автор, а теперь вот проясняется, что вы оба авторы? — Академик при последних словах возвысил голос и остановил взгляд на Каирове.

— Недоразумение вышло, — заговорил Каиров так, будто ничего серьезного не произошло. Кашлянул, выждал время, чтобы справиться с волнением, и продолжал: — На столе у нас остался лист… — Он заискивающе взглянул на Самарина, ища у него поддержки. — Случайно, Петр Петрович.

— Ну хорошо, голубчик, — успокоил его академик. — Я вам отзыв на рукопись написал, одному вам, а надо бы обоим. Вы там поправьте, пожалуйста, — он при этом взглянул и на Соловьева, и Каиров тоже посмотрел на помощника академика, и оба они, Каиров и Соловьев, кивнули академику, обещая исправить упущение.

Самарин же в это время ниже склонился над чашкой, доедал уху. Он понял причину раздражения академика и боялся, как бы сейчас же не раскрылась в этом его невольная и, как ему казалось, неблаговидная роль.

— Рукопись мне понравилась, — продолжал, успокаиваясь, академик, а сам старался поймать взгляд Каирова, который теперь все время ускользал от него, а если на мгновение и задерживался на одном месте, то все равно был суетным и растерянным. Каиров в эту минуту походил на человека, над которым занесли тяжелый предмет и угрожали опустить его на голову. Он даже как–то съежился под взглядами академика.

— Арифметический узел вы решили по–своему. Оригинально решён у вас арифметический узел.

Терпиморев не говорил, а словно бил Каирова по голове. Каиров не сразу понял обращенных к нему слов, но, когда до него дошел их смысл, холодная испарина проступила у него на спине и по всей шее.

— У нас много оригинальных решений, — сказал он, криво улыбнувшись и демонстративно набычившись под испытующим взглядом Терпиморева. — Мы, Петр Петрович, хоть и в провинции живем…

— Не могу в толк взять, — продолжал академик, словно бы и не слыша его пояснений, — что вас вынудило пойти на заведомое усложнение важнейшего узла машины. Поясните мне, пожалуйста.

Каиров кинул быстрый взгляд на Самарина, он даже подвинулся к Андрею, как бы ища у него защиты, но Андрей, покручивая в руках рюмку с водкой, низко опустил над столом голову и молчал. Соловьев тоже присмирел в тревожном ожидании. Он не сводил глаз с Каирова, смотрел на него с надеждой и тайным страхом.

Академик ждал ответа.

— Мы, Петр Петрович, — начал Каиров, собравшись с духом, — делаем машину для шахт и рудников. Условия, как вы знаете, необычные, и все механизмы приходится подгонять для этих условий. Оттого многое у нас кажется необычным, а иногда бессмысленным, ненужным.

Каиров взял для своей обороны общий принцип, который часто берется в Горном институте для технических обоснований и который на все случаи бывает верным. Академик тотчас же разгадал этот ход собеседника. Пропустив все эти общие рассуждения мимо ушей, он ждал, когда речь пойдет о конкретном деле. Но ничего конкретного Каиров не сказал. И Терпиморев внутренне обрадовался подтверждению своих догадок. «Вот тебе и конфликт поколений, — думал академик, — никакого конфликта нет, а есть проходимцы во всех поколениях, и очень прискорбно, что они ещё не перевелись. Чему вот он, Самарин, научится у Соловьева, Каирова, а ведь они, Соловьевы, Каировы росли при Советской власти, они нашего, советского периода люди».

— Молодой человек признался мне, — продолжал Терпиморев, не глядя на Самарина и кивая на него, — что быстродействие машины пострадало, весьма снизилось, а чего достигли вы, чего, чего?..

Голос академика срывался, становился визгливым, неприятным. Каиров толкнул коленкой Самарина: дескать, поясни старику, чего же ты молчишь, а старик, уловив и это движение Каирова, потеплевшими глазами смотрел на Самарина. Но едва Самарин открыл рот, чтобы защитить Каирова, академик улыбнулся и махнул на него рукой:

— Если уж маститый учёный не ответил мне на вопрос, то где уж вам, молодой человек, с ним тягаться в знаниях! Я вас и слушать не стану.

Академик обнял Самарина за плечи, сказал, обращаясь к Соловьеву и Каирову:

— Ну да ладно, братцы! Не обращайте внимания на мои расспросы. Я, когда выпью рюмку водки, раздраженным становлюсь и болтливым. У меня зуд к экзаменам появляется. Экзаменовать всех хочу. Ну да ладно, — повторил он примирительно. — Отдыхать пойду. Спасибо за уху.

И пошёл в дом, где для него была приготовлена постель. Сам про себя думал: «Каирова разоблачу публично, ох как разоблачу! А этого… — он имел в виду уже своего помощника, — с этим счеты будут особые».

Скорым поездом Каиров и Самарин ехали в Москву. Каиров был задумчив и почти не разговаривал с Андреем. Встреча с академиком, разговор с ним за ухой встревожили Бориса Фомича — порождали невеселые догадки. «Что там на море ему рассказывал этот… балбес», — думал он о Самарине. И жалел, что взял его с собой в командировку, познакомил с Соловьевым, а через него с академиком. Не радовал Каирова и отзыв Терпиморева на рукопись: «Вдруг как этот… истукан, — он опять мысленно обращался к Андрею, — да рассказал ему всю механику…» Он не хотел говорить себе прямо: «Как мы пишем книгу». Одно только предположение, что академик узнал эту… «механику», приводило его в замешательство. Терпиморев — авторитет в науке; он, если захочет, в порошок истереть может. Особенно, если уличит в обмане.