Иван Дроздов - Похищение столицы

— Язва ты, Катуш, но ничего — смейся над стариком Автандилом. Тебе такого кресла никогда не видать, потому что ты смысла жизни не понимаешь. Друзей выбирать не умеешь. Вот он… — кивнул на Олега, — умеет выбирать друзей. Он был в Америке и знает, что против силы умный человек не идет. Умный человек знает, с кем надо дружить и кому надо служить. А теперь скажите мне, что вы решили? Кому будете служить: мне или Старроку?..

Катя поспешно ответила:

— Я служить никому не буду — ни вам, ни Старроку.

— Помолчи, женщина! Пусть говорит мужчина. Он умный, и речь его будет другая.

И Олег заговорил. И речь его была легкой, неспешной и даже веселой:

— Я понимаю: свободы мне не видать. Готов сотрудничать с теми, кто обеспечит мне жизнь приятную и достойную.

— Вот видишь, Катуша! Это речь мужа. Он понимает, что свободы нет в природе. У нас президент — и тот не свободен. Хочешь жить, умей разглядеть, кто сильный и у кого деньги. А теперь, дорогой Олег Каратаев, говори свои условия.

— Как я понимаю, — продолжал Олег, будто и не слушал Автандила, — от меня будут ждать денег. Я эти деньги готов дать, но моя система имеет силу в том случае, если я буду жить в Москве или не далее, чем в ста километрах от Москвы.

— Пачему? — воскликнул Автандил.

— А потому что сигналы, которые я посылаю со своего компьютера, должны усиливаться специальными установками. Такие установки имеются в Москве.

— Но в Америке…

— В Америке я работал на военной базе. И там были такие установки.

Автандил задумался. Видимо, он планировал переместить Олега подальше от Москвы, — может быть, в Тбилиси, Баку, а может, и в Турцию или Испанию. А тут вдруг такое препятствие. И оно показалось совершенно реальным. Надо было на ходу менять планы.

Олег продолжал:

— Мне безразлично, чьи набивать карманы — Старрока или ваши; я при всех обстоятельствах не забуду и своих друзей, но я должен иметь гарантии безопасности, свободной жизни для себя и своих близких.

— Будет такая гарантия! — воскликнул Автандил. — При одном условии: ты признаешь одного хозяина. Не признаешь — будут резать. И никакая Муха не поможет. Муху тоже будут резать.

— А Старрока? — подала голос Катерина.

— Старрок?.. Пойдет в Бутырку… — к Ибрагиму.

— А уж с этим… извините, согласиться не могу. Еврей в России не подсуден.

— Как это — не подсуден?

— А так. Вы слышали, чтобы у нас где–нибудь судили еврея? Нет такого, и не может быть. У нас всюду — и в прокуратуре, и в судах непременно еврей найдется. Он–то уж поднимет шум, и такой, что у самого президента голова пойдет кругом. Потому у нас и самые страшные преступления не раскрываются. Куда ни сунется следователь — там или чеченский, а чаще всего еврейский след находит. Ну, и закрывает свою папку.

— Да, это именно так. Мы знаем с тобой, Катуша, что так оно и бывает. Ты наш канал не упомянула — милицейский. А и в милиции теперь старроки сидят. И все–таки, Ибрагим запер на ключ Гусинского. Телевизор дал в камеру, и рыбу с картошкой жарил, но ключ от камеры у себя в кармане держал. Скоро и Старрока туда сунут. Мы с тобой, Катуша, его место займем: я — начальник, ты мой заместитель.

— А Каратаева? Так и будем здесь в лесу держать, как графа Монте — Кристо?

— Каратаева?.. А это от него зависит, кому хочет служить: сынам Кавказа или гражданам Израиля? Пусть выбирает.

— Я уже выбрал! — сказал Олег. — На Кавказе девочки красивые есть — вот как эта, которая нам чай подает. Вино там есть, люди хотя и кинжал под полой носят, но если ты ему кацо, он тебя не тронет. Жалко, что нет на Кавказе мощных усилителей сигналов, жил бы я на вершине Казбека.

Потеплело сердце Автандила, сел он в угол дивана, закинул нога на ногу:

— Давайте говорить о деле. Но только Катушу попросим пойти к себе. Она женщина, зачем слушать мужской разговор?

— Мне майор Катя не мешает, наоборот, я хочу, чтобы она была в курсе всех моих дел. Она — мой командир и во всем советчица.

— О-о!.. У нас на Кавказе женщина знает свое место, но если у вас, русских, женщина имеет так много почета и может сидеть там, где сидят аксакалы — пусть так и будет. Что я должен вам говорить?

— Хочу знать: чего вы от меня хотите?

Автандил вытянул шею и страшно завращал темно–бурыми выпуклыми глазами. Ответил не сразу. И когда заговорил, то голос его звучал как–то хрипло и речь рвалась на части. Он волновался.

— А чего хочет Старрок? А чего хочет Муха?.. А?.. Вот этого же хотим и мы. Я говорю «мы», и это правда. Я один — что такое? Ничего. А если мы, то это уже мы! Мэр Москвы — большой начальник, и очень хорошо, но за его спиной стоит Церетели. А рядом с Церетели лепит из глины русских царей другой Церетели — его сын. А у жены сына есть брат Лабас Гогоберидзе. У Лабаса есть дядя — Гиви Гогоберидзе. Этот Гиви каждый день видит президента Грузии. Открывает ему дверь и даже может что–то сказать. А вы признайтесь: можете вы сказать что–нибудь своему президенту?.. Нет, не можете. Я тоже не могу. Ну, вот — теперь вы видите, как много надо денег. Я дам вам список этих важных персон, их будет десять. Может быть, двадцать.

— Ну, двадцать — многовато, а если десять, то ладно. Дайте их банковские счета. Может быть, мне удастся для них кое–что сделать. Но я могу работать только на своем компьютере, а он в Москве. Скоро вы нас отпустите из своего плена?

— Понимаю. Я вас понимаю. Человек не птица, но и он любит свободу. Пока отдыхайте, а мне надо думать.

Они разошлись, но скоро явилась грузинка, сказала:

— Хозяину плохо. Болит голова.

Катя пошла с ней вниз. Автандил с мокрой повязкой на лбу лежал на диване. На спинке кресла валялся его жакет. В кармане блеснула золоченая полоска коробочки, в которой хранились иголочки с паралитическим веществом. Подсаживаясь к полковнику и склоняясь над ним, Катерина как бы ненароком сунула пальчики в карман и захватила коробочку. Перебросила ее в карман своего жакета. И обхватила голову полковника своими теплыми мягкими руками. Автандил любил эти прикосновения, слышал, как от них по всему телу растекался живительный ток.

— Болит. Опять болит!..

Лицо было багровым, глаза налились кровью.

— Надо измерить давление, — предложила Катя.

— Да, да. Вон там в шкафу — прибор. Японский, электронный.

Екатерина ловко настроила на руку повязку, накачала воздух. Цифры показали: 260 на 130.

— Нужно вызывать врача. Давление очень высокое.

— Не надо врача! Позови девочку, она может делать укол. Пусть принесет ампулу папаверин с дибазолом. — И сам закричал: — Зура!..

Девочка принесла железный ящик со шприцами, стала налаживать укол. И пока она выбирала из пахнущей спиртом ваты нужную иглу, засасывала из ампулы лекарство, Катя достала коробочку и в момент, когда Зура делала укол в ягодицу, ткнула и золоченую иголочку. Через минуту Автандил потерял сознание. Зура растерялась, забегала по кабинету, а потом кинулась к двери, стала звать на помощь: