Иван Дроздов - Похищение столицы

Справа и слева тянулись полосы кустарников, за ними поля, сплошь зеленые. И не было видно уборочных машин, и людей на полях не было. Катя знала, что у нас, в России, начиналась уборочная страда, а тут никакой жизни на полях не видно.

Катя сказала:

— У вас все, как у нас весной.

— Тут и есть весна, — ответил Михалыч. — Вот сегодня будет жарко — температура за тридцать.

— А вы живете далеко от моря?

— Далековато. Километров двадцать будет.

Дорога петляла между каменистыми скалами; они, как древние великаны, стояли тут повсюду и напоминали солдат, изготовившихся для атаки. Скалы были желто–коричневыми, как и вся земля, не покрытая посевами. Катя знала о начинавшейся где–то за этими полями гигантской пустыне, но теперь о ней не думала, а думала о том, как не похоже все, что она тут видит, на родное, российское. Тут и деревья походили на каких–то древних старичков — разлапистые, корявые. И листва у них тянулась книзу, точно хотела пощипать травку.

Ферма вывернулась сразу — из–за высоких камней; квадратное поле, покрытое свежей зеленью, а на краю поля дом и несколько хозяйственных построек.

Гостей никто не встречал; дверь главного подъезда была настежь открытой, а коридор и большую комнату разделяла рама с бесцветной металлической сеткой. Начиналась жара, в воздухе носились едва видимые стаи крылатых вездесущих насекомых.

В комнате нижнего этажа, — она была большой, похожей на театральный вестибюль, — был накрыт стол, и с верхнего этажа, по лестнице из красного дерева, величаво спускалась хозяйка. Это была женщина лет сорока, в меру полная, с виду здоровая, краснощекая, с шапкой волнистых каштановых волос и синими веселыми глазами. Она улыбалась. Без церемоний подошла к Катерине, протянула руку:

— Я Оксана, очень рада вас видеть.

И поклонилась Олегу. А Мухе протянула обе руки:

— Сколько лет, сколько зим, а вы, слава Богу, не меняетесь.

Было видно, что они знакомы давно.

Оксана говорила по–русски, но и в ее речи был заметен налет чужого языка.

— Вы хорошо говорите по–русски, — сказала ей Катя, на что Оксана, махнув рукой, ответила:

— Говорим–то мы хорошо, да все русское от нас далеко — так далеко, что душа измаялась в думах по родному.

И широким жестом пригласила гостей к столу. Разливая вино и соки, продолжала:

— У нас с Михалычем трое сыновей — все взрослые, поженились и живут в городе. И будто бы неплохо устроены, а только от них и слышишь: Россия, Россия, — хотим домой.

— А они что ж, в России родились?

— Тут они, на ферме на свет появились; Россию–то и глазком одним не видели. А я им все больше про свое украинское сельцо на Донетчине рассказывала, но они мою Вкраину милую и ни разочки не вспомнють, а им все подавай Россию. Вот ведь как она тянет человека русского — Россия!..

Оксана встрепенулась над столом, точно курица на гнезде, запричитала:

— Да что же это я все болтаю, болтаю, лучше вы нам расскажите, как там Россиюшка наша поживает. Тут–то газеты пишут, будто тайные вороги у нее объявились, да изнутри Кремль каким–то порошком белым взорвали. Вроде бы голод и мор по русской земле пошел. А?.. Неужто вправду говорят?

— Оксана! — густо пробасил Михалыч. — Ты как мельница, разговоришься — не остановишь. Пусть люди расскажут: как они до нас добирались, какие у них планы, чем мы им помочь можем?

— Планы у нас нехитрые, пожить в Австралии хотим. А если понравится, так и насовсем останемся.

— Ой–ей! — воскликнула Оксана. — Не приведи вам Боже!..

— Оксана! — еще громче рявкнул Михалыч. — Дай людям сказать слово.

— Ну–ну, молчу я, только ты не шибко ори на мене. Не спужалась.

Она виновато взглянула на гостей, словно прося у них прощения за грубость мужа. Катерина тоже была смущена; воспитанная в семье, где вежливость и даже ласковый тон были неписанным правилом жизни, и даже в милиции в офицерской среде неизменно соблюдалась высокая культура отношений, она дивилась такой перепалке, но, конечно же, делала вид, что ничего не замечает. Впрочем, скоро поняла, что отношения между Михалычем и его женой очень сердечные, а резкий тон речи хозяина всего лишь черта характера, которая как раз и обнаруживает его искренность и простоту.

Генерал продолжал:

— Попутешествуем, а там видно будет: может, и на жительство останемся.

Оксана снова всполошилась:

— Но кто же будет спасать землю нашу от супостата?.. Нынче они Россию подомнут, а завтра и до нас дотянутся. Руки–то у них длинные. Михалыч–то газет не читает, ему некогда, а я каждый день в них глаза таращу: они все чаще сионистов поминают, да масонов каких–то. Говорят, что и у нас их в Мельбурне богато расплодилось. Тут–то на фермах мы их не видим, а в столице возле генерал–губернатора и министров разных комарьем вьются.

Михалыч на этот раз жене не возражал; видимо, она выговаривала и его тревоги. Свесил над столом большую голову, молчал. Потом открыл бутылку коньяка, стал разливать. Было видно, что оба они, и муж и жена, принимают близко к сердцу все, что происходит в эти дни на Родине. И когда Олег сказал им, что недавно в России сменился президент, Михалыч, откинув назад голову, отрезал:

— А что ваш новый президент — русский или снова из чужаков?

Муха ответил:

— С виду будто русский, а там кто ж его знает. Время покажет.

После завтрака пошли осматривать ферму, ее окрестности, хозяйственные постройки. В небольшом помещении, которое Михалыч назвал мельницей, они увидели японца, он был весь покрыт мельчайшей седой пылью и встретил их радостными поклонами и приветствовал на своем родном языке. Михалыч повернул рычаг на щитке барабана, из которого по двум брезентовым рукавам наружу вылетала мельчайшая крошка и пыль от размолотой шелухи орехов. Японец обрабатывал прошлогодний урожай, готовил его на продажу.

Потом Михалыч вывел гостей на рыжий каменистый холм, торчавший недалеко от фермы, и отсюда гости увидели море.

С балкона второго этажа их позвала Оксана:

— Я вам приготовила жилье. Пойдемте — покажу.

Две комнаты были смежными — их предложили генералу и Олегу. Комната Катерины отдельная и с балконом.

— Вам будет хорошо, — объясняла хозяйка. — Вы можете растворить балкон, а дверь прикрыть сеткой. Иначе тут мухи злые, как собаки.

К счастью Олега, в его комнате был отличный, современный компьютер. И как только Олег остался один, он сел за него и передал письмо Малютину. Олег писал:

«Дорогой Сергей! Я на время улетел из России, и вы меня не ищите. Прошу тебя снять с твоего счета три миллиона долларов и переслать в Австралию в банк Мельбурн–сити на имя Иванова Василия Ивановича. И еще три миллиона на имя Ивановой Марии Николаевны. И еще три миллиона на имя Иванова Ивана Ивановича. Сделай это срочно, сейчас же, Олег».