Роман Белоусов - Ошибка сыщика Дюпена. Том 2

«Поистине нет человека несчастнее меня! Добрые сердца встречаются все реже и реже. Мне уже больше ничего не подают. Моя одежда изношена. У меня нет сандалий, нет даже чашки, ибо я роздал бедным и семье все свое добро до последнего обола…»

«Уж не исповедь ли это, — думает Буйле. — Не изобразил ли автор в образе своего героя самого себя. Разве его жизнь в Круассе не походит на отрешенное от мира существование аскета? А его отказ от житейских развлечений, наконец, от личного счастья?»

В первый день чтение длилось восемь часов: от полудня до четырех и затем от восьми вечера до полуно-чи. И так четыре дня подряд — тридцать два часа. Все это время друзья молча слушали Флобера — он просил не перебивать его и пока что не обсуждать с ним написанное.

В перерывах он видел из окна, как его друзья прогуливаются по берегу Сены, обмениваясь впечатлениями.

На четвертые сутки, в полночь, Флобер закончил чтение. Он был так измотан, что предложил перенести вынесение приговора на следующий день:

— Поговорим об этом завтра утром.

Суждение друзей было столь же единодушным, сколь и жестоко категоричным.

— Мы с Максимом считаем, что вещь не удалась, — прямо заявил Буйле, который, как казалось Флоберу, обладал тонким и безупречным литературным вкусом. — Лучше всего, Гюстав, бросить рукопись в огонь и забыть о ней…

— Вы шутите, — едва выговаривая слова, произносит ошеломленный Флобер. — Нет, вы шутите. Послушай, Луи, ты ведь это не всерьез?

— Вполне серьезно, — вступает Дюкан. — Ты просто одержим, помешан на словесной мании. Не спорю, ты умеешь строить фразу. Но все повествование — это сплошной поток фраз, повторяю, музыкальных и живописных, но ничего не дающих. Все это смахивает на напыщенную риторику. А сам Антоний? Какой-то глуповатый, ошалевший от изумления. К тому же отсутствие действия и неизменность ситуации… Поверь, Буйле прав, забудь об этом. Хочешь сожги, хочешь положи в ящик стола. И точка. Лучше поедем с тобой в Египет.

— О, только не сейчас, — бормочет Флобер.

— Нет, именно сейчас, тебе полезно будет уехать. Вернешься — снова примешься за работу. Найди какой-нибудь другой сюжет. Напиши в конце концов роман, где выспренные слова будут выглядеть смешными. И ты сам откажешься от них.

Казалось, Флобер не слышит, что ему говорят. Прижавшись лбом к оконному стеклу, он тяжело дышит. «Разве можно так судить, — думает он. — Или они поступают по праву дружбы, доказывая тем самым свою верность. Но кто сказал, что в права дружбы входит и право быть жестоким? Впрочем, это лучше, чем льстивая похвала. Не Шекспир ли говорил, что упрек полезен, как прополка поля…»

Сегодня мы знаем, что друзья Флобера оказались неправы. Если им и следовало критиковать писателя, то лишь за незавершенность его труда, требующего доработки.

К счастью, Флобер не последовал их совету и не бросил рукопись в огонь. Он изберет путь совершенствования: избавится от нагромождения сцен, из-за чего терялась логика композиции, сделает мысль более четкой, пожертвует кое-какими деталями, «подсушит стиль», нанижет отдельные жемчужины на единую нить, отчего книга только выиграет. Так поступит он позже. И тридцать лет спустя, когда писатель завершит, наконец, свое трудоемкое сочинение, читатели получат шедевр, без которого ныне мировая литература была бы беднее.

… Весь остаток того дня Флобер не мог найти себе места. Ночью не сомкнул глаз. На другое утро друзья, спустившись к завтраку, застали за столом одну мадам Флобер. Она еще не видела сына, говорят, он ушел часа три назад в направлении Кантлё.

Отложив завтрак, Луи и Максим поспешно отправились вслед за Гюставом.

С холма Кантлё, возвышавшегося над Сеной, видны весь Руан, покрытый легкой голубой дымкой, шпили собора, крыши с дымящимися трубами, переплетение улиц и извилистая лента реки. Флобер задумчиво созерцал раскинувшуюся перед ним панораму. Лицо его осунулось — результат бессонной ночи — и казалось постаревшим.

Возвращались назад молча. Внезапно Флобер заговорил об отсутствии у него таланта. Теперь он, право, не знает, о чем писать. Есть у него две-три исторические темы, но он не уверен в них.

— Возьми какой-нибудь обыденный сюжет, будничную историю из буржуазной жизни и изложи ее соответствующим образом.

— Но я не помню ни одного интересного случая, — пожаловался Флобер.

— Почему бы тебе не использовать историю Дела-мара? — предложил Буйле.

— Кого? — переспросил Флобер.

— Эжена Деламара.

— Того, что был учеником моего отца и проходил у него практику в больнице?

— Именно его. Помнишь, лет шесть назад он женился на дочери бленвильского фермера? — продолжал Буйле.

— Да, да, вспоминаю. Кажется, в прошлом году его жена отравилась мышьяком.

— Ну, конечно, помнишь, — эта история наделала столько шума. Муж был разорен, жена покончила с собой, а дочка осталась на попечении бабушки, матери Эжена. Не так давно престарелая мадам Деламар посетила ваш дом, — сообщает Буйле.

— Она в нашем доме?

— Тебя тогда не было, ты путешествовал в Италии. Как-то я пришел навестить твою мать и застал у нее пожилую женщину весьма провинциального вида. Она представилась как мадам Деламар. Говорила, что живет в соседней деревне, очень бедствует, воспитывает сироту внучку. Сюда пришла искать утешения у вдовы знаменитого доктора, у которого когда-то учился ее сын.

— Превосходная мысль, — согласился Флобер. И как бы убеждая самого себя, добавил: — В самом деле, почему бы не попробовать?

Позже Флобер начал вспоминать подробности истории семейства Деламаров.

Эжен Деламар, проходивший клиническую практику у доктора Флобера в центральной руанской больнице, был трудолюбивым, но посредственным учеником. Кажется, он даже не получил полного диплома врача. Вместе с матерью обосновался в Ри. Здесь женился на вдове, которая была старше его, работал в сельской общине. Вскоре, однако, стал вдовцом.

Как-то вечером его срочно вызвали к фермеру в Бленвиль-Кревоне — тот сломал себе ногу. На пороге дома его встретила девушка лет семнадцати. Это была мадемуазель Дельфина Кутюрье. Она проводила врача к отцу. Перелом оказался несложным. Тем не менее врач произвел на папашу Кутюрье хорошее впечатление, и он попросил навестить его еще раз.

В августе 1839 года Деламар женился на Дельфине.

Как установили позже, о чем, возможно, Флобер и не знал, родители Дельфины были против брака дочери с молодым вдовцом. Однако дочь думала иначе. По словам служанки, Августины Менаж, девушка мечтала выйти замуж. Между тем отец выпроваживал одного жениха за другим, считая по тем или иным соображениям, что они недостойны его дочери.

Тогда Дельфина пошла на хитрость. Об этом в преклонном возрасте служанка рассказала Ж. Леблан-Метерлинк — актрисе, решившей выступить в роли журналистки. Свой отчет о разысканиях прототипов она опубликовала в книге «Путешествие в страну госпожи Бовари». Так вот, со слов служанки известно, что Дельфине удалось обмануть родителей. Девушка стала подкладывать под юбку салфетки, мистифицируя беременность. Уловка подействовала — свадьба состоялась.