Сара Фокс - Бриллиант

Его голос стал низким и пронзительным, он подошел к окну, отодвинул занавески, открывая маленькое створчатое окно и глубоко вдыхая холодный утренний воздух. Я видела, что его челюсть сжата, а на бровях выступили блестящие капли пота. Там, где он руками держал толстые бархатные занавески, ткань дрожала. Пока он смотрел на туманный предрассветный сад, поглощенный кипящим тихим гневом, я ухватилась за то, что могло было стать единственным шансом, я должна была уничтожить жестокую правду, прежде чем она погубит его. Схватив письмо Тилсбери, я порвала тонкую бумагу на клочки и скомкала обрывки, также я взяла карты Таро и бросила все это — за исключением фотографии Адама — во все еще тлевшие угольки. Закрыв глаза, я молилась, чтобы все это загорелось, прежде чем Чарльз успеет повернуться, подойти и достать тлеющие клочки, а затем, вопреки запрету небес, попробует прочитать их. Но огонь оказался милостив ко мне и вспыхнул с новой силой. Тогда я открыла глаза, упав на колени в знак благодарности, и наблюдала, как пламя постепенно усиливается и растет, а его синие и золотые языки чувственно облизывают, пожирая, написанные слова, искажавшиеся и превращавшиеся в черный пепел. Слышалось, как они потрескивают и хрустят, жадное шипение огня, поглощавшего свою добычу… или это были только вздохи сожаления, слетевшие со змеиного языка их автора, поскольку я, казалось, уловила эхо голоса Тилсбери, предсказывавшего день, когда я приеду, желая его с новой силой, когда огонь, который он зажег так давно в моей спальне на Кларэмонт-роуд наконец станет непреодолимым. С трудом сглотнув, все еще борясь с этими воспоминаниями, я позвала Чарльза и, указав на пламя, солгала:

— Посмотри. Теперь все сожжено. Его слова больше ничего не значат!

Пока он медленно отворачивался от окна, я умоляла:

— Уйди с холода, Чарльз. Пожалуйста… подойди ко мне.

И, беря его за руку, я привлекла его на все еще теплую кровать, где баюкала его голову в своих руках, гладя его волосы и лицо, ища его губы и прося прощения, но вместо того, чтобы так же ответить тем же, он только произнес:

— Даже зная, как он запятнал тебя, украл твою невинность — я мог бы забыть об этом… я так и сделал и знаю, что мы были бы счастливы вместе. Но теперь Адам всегда будет стоять между нами, и как я могу справиться с этим? Слишком часто много демонов из прошлого навещают меня. У меня больше нет сил бороться.

— Что я наделала? — в раскаянии вздохнула я. — Если бы мы никогда не встретились, ты все еще был бы счастлив, приобрел бы благосостояние, нашел бы своего дедушку, и… пусть Бог простит мне… твоя сестра по-прежнему была бы жива. Я причинила тебе столько боли, как будто ты не испытал ее уже достаточно, ты хороший, слишком хороший для меня. Ты заслуживаешь кого-то лучшего. И однажды ты встретишь такого человека.

Вздохнув в знак грустного согласия, он мягко положил мне на грудь голову. Я почувствовала его слезы, их влагу на своей коже и, поцеловав мягкие завитки на его затылке, прошептала:

— Я должна оставить тебя, Чарльз. Это единственный способ, чтобы ты стал свободным… кощунства уже и так достаточно. Мы не можем прожить всю жизнь во лжи. Он разлучил нас; как он всегда того хотел, и все, что ему теперь нужно, — ждать, зная, что его разрушительное семя разъедает наши ядра, наполняя наши сердца горьким сожалением и осознанием, что однажды они совсем опустошатся.

Он взглянул на меня и, помолчав, сказал:

— Была и другая ложь, другая тайна, которую я не желаю дольше хранить. Когда ты встретишь его снова, что, как я теперь понимаю, случится, я прошу, чтобы ты передала ему одно сообщение. Передай ему от меня, что его возлюбленный Кохинор все еще лежит в лондонской Башне. Я поменял эти два бриллианта перед возвращением в замок, и тот, который он так гордо предъявил Дулипу, все это время был обыкновенной фальшивкой. — Он фыркнул и издал короткий смешок: — Но какое теперь это имеет значение? Этот кусок глыбы был только символом чего-то мертвого, чего-то навсегда позабытого. Прошлое нельзя вернуть, независимо от того, что говорят пророчества. Я предполагаю, что это сделало Дулипа счастливым и придало его жизни некий смысл, хотя, как ты понимаешь, совершенно бесплотный. Но я не так глуп, как они полагали. Почему я должен был так рисковать? Что, если бы меня поймали? Моя свобода, моя жизнь были бы потеряны, но не их. Я уверен, что у них имелось хорошее алиби на случай, если бы такая необходимость возникла… я абсолютно уверен, что уязвим был только я. И, в конце концов, я был больше верен самому себе… моей королеве… чем моему хозяину, Грэгори Тилсбери. Так что просто скажи ему это от меня… и мне жаль, что я не смогу увидеть выражение его лица, когда ты это сделаешь! Скажи ему, что он не единственный, кто столь искусен в обмане… Скажи ему: «Какой отец, такой и сын».

Закрыв глаза, я пообещала ему это. Мы лежали рядом, наши пальцы переплелись, и мы уже начали медленно и долго прощаться. Он был моим самым дорогим, самым милым другом, но мои чувства к Чарльзу стали больше похожи на сестринские. И, возможно, так было с самого начала, с того первого момента, когда я увидела его, стоявшего на кладбище под моим окном, уверенная, что он принял меня за Нэнси. Возможно, это было предначертано судьбой заменить ее.

Без Адама наша жизнь слишком изменилась, но что сделано, то сделано, и теперь пришло время прекратить борьбу, признать, что игра закончена.

Позже, когда Чарльз оделся и спустился к завтраку, я заметила среди обугленного и тлеющего мусора три гадальные карты, их края почернели и загнулись, изображения исковеркались, потускнели и закоптились, но они все еще были ясно различимы. Став на колени, я увидела те же самые карты, что упали на пол вчера вечером. Я неохотно взяла первую и рассмотрела Дурака со связкой мирского скарба, стоявшего в одном шаге от края утеса, готовившегося к слепому прыжку в океан и отправлявшегося в длинную неизвестную поездку. Аккуратно положив его рядом, я потянулась в теплую угольную пыль снова, кончики моих пальцев больно обожгло, предупреждающий острый укол, когда я вытащила Императрицу — заботливую мать, изображение плодородного брака и детей. Это значение было более чем ясно. И наконец я достала Башню — расколотую, разрушенную грозой, жители которой рассеялись в темноте, убегая от всего, что они знали; карта разрушения, перемен и переворота… но и с надеждой на возвращение, обещающая окончательную легкость и свободу. Одно только время могло показать, сбудется ли все это.

Мы сообщили новости лорду Фазэрингтону, сказав, что у меня есть брат, которого я хочу навестить в Америке.

Только я знала истинную глубину этой лжи. Конечно, лорд Фазэрингтон беспокоился из-за войны, ежедневно просматривая сообщения в газетах, но все мы знали, что сражения велись далеко от Нью-Йорка — пункта, хорошо защищенного со всех сторон, поскольку столь многие совершали эту поездку, соблазненные обещаниями новой жизни.