Иван Дроздов - Покоренный атаман

1

Совнархоз доживал последние дни. О нем никто не сожалел, никто его не оплакивал — ждали дня, когда на фронтоне исполинского куба с колоннами появится надпись: «Министерство…» Приняв на себя командование столь великой армией шахт и заводов, совнархоз оказался в положении горе–начальника, который метался из стороны в сторону, пытался наладить строй, но голос его терялся в бестолковой суете. Наконец пришел день, когда ему, уставшему от бесплодных хлопот, сказали: «Иди в отставку, братец. Ты взялся не за свое дело».

Так думал Селезнев. Он сидел рядом с Данчиным в приемной председателя совнархоза, ждал, когда их позовут в кабинет. Возле дубовых дверей, выпиравших из стены массивным шкафом, все время толпились люди. Селезнев беспокойно поглядывал на них, потом на секретаря. Она уже докладывала председателю о двух посетителях «с шахты», и тот сказал: «Приму». После того прошло полчаса, а в кабинет входили все новые лица.

Данчин ждал терпеливо. Казалось, ему даже нравилось сидеть в приемной и ожидать вызова к председателю совнархоза.

Кивнув на шкаф–дверь, он сказал Селезневу: — Никогда я не был у такого важного начальника. Пожалуй, он побольше прежнего наркома будет.

— Много больше, — подтвердил Селезнев.

Вышла секретарь и кивнула горнякам: дескать, проходите. Начальник шахты одернул пиджак, вдохнул полной грудью и шагнул к двери. Данчин уже в «шкафу» нагнал Селезнева. Шел по кабинету за спиной начальника шахты, ссутулив плечи, склонив голову. Впрочем, и в такой позе он заметно возвышался над Селезневым. Краем глаза оглядывал кабинет: сверкающий глянцем желто–восковой пол, окна во всю стену — из них виден был пруд и городской пляж.

— Здравствуйте! — проговорил Селезнев осипшим от волнения голосом и некстати тронул ус, неловко повел плечом. Данчин наклонил еще ниже голову, — теперь уже в знак приветствия. Председатель сдержанно кивнул посетителям:

— Садитесь.

Сказал неприветливо, вяло и всем телом навалился на левый поручень кресла, потянул из воротника шею, точно он давил ему горло.

Селезнев стал излагать суть вопроса. Говорил о приборе Самарина, о том, как «институтские» сняли его, а на шахте в это время чуть было не убило двух горняков, потому что не было реле защиты от токов утечки — прибора Самарина.

— А недавно мы узнали, что и самого Самарина уволили из института. И группу электроников распустили. Это уж непорядок, товарищ председатель! Мы бы просили вмешаться, защитить…

Говорил сбивчиво, несвязно. И когда закончил, испытал такое чувство, точно гора у него с плеч свалилась.

— Ну, а если прибор нехорош — решили его доделать? — сказал председатель.

— Прибор хорош, незачем его доделывать, — подал свой голос Данчин.

— Вам кажется хорошим, а ученые нашли в нем недостатки. Кому же я должен верить?

Селезнев смотрел в глаза председателю, смотрел неприязненно, тяжело. «Что с ним говорить, если он досиживает последние дни». И Селезнев хотел было демонстративно встать, ядовито извиниться: простите, мол, за беспокойство, но тут вступил в беседу Данчин:

— Мы, может быть, не так говорим — тут, знаете, есть много подспудного, такого, что не ухватишь руками, но с прибором дело нечисто. И с электрониками нечисто… Вы, товарищ председатель, послушайте сюда… — тут Данчин ближе подвинулся к председателю. — Каиров в институте играет скверную роль…

Селезнев кашлянул. И тоже ближе подвинулся к председателю. Ему не нравилась бестолковая речь Данчина, он бы хотел его перебить, заговорить сам, но Данчин распалялся:

— Электроники смотрят вперед, они хотят автоматизировать все процессы, а их разгоняют. Тут, товарищ председатель, какое–то недоразумение. Надо бы разобраться.

Данчин перевел дух, и тотчас же хотел заговорить Селезнев, но председатель их перебил. Он поднял ладони, сказал:

— Мне все ясно.

Он вышел из–за стола, слегка потянулся, посмотрел в окно. Говорить не торопился, и это понравилось Селезневу и Данчину. «Значит, задели за живое. Думает».

Председатель повернулся к посетителям.

— Взрослые вы люди, — сказал с укоризной, — и, наверное, хорошие люди, по крайней мере, я знаю вашу шахту как хорошую. А это значит, и дело вы свое хорошо правите, и людьми руководить умеете. Только вот противника жизни нашей вы не знаете.

Председатель оживился, предупреждающе поднял руку:

— Нет, нет, поймите меня правильно. Я, может быть, резок, может, немного преувеличу, но скажу вам так: время хоть нынче и мирное, а противник у народа есть. Он не чужеземец, на нем кет особой формы; он и объясняется на нашем языке, потому и трудно его распознать. Вот вы говорите, зря институтские сняли прибор. На шахте из–за этого двух горняков могло убить. Но вы не знаете, кому был нужен прибор и зачем… А нужен он был почтенному ученому. Для чего? Я вам сейчас покажу.

Председатель достал из стола папку, перелистал бумаги.

— Вот послушайте, прочту один документ. «Сводный отчет Степнянского горного научно–исследовательского института». Параграф, параграф… Да, да — вот параграф тридцать второй. Лаборатория автоматики. Закончены работы по электронному прибору АКУ, защищающему горняков от токов утечки. АКУ изготовлен в двух пробных образцах, прошел испытание на шахтах «Зеленодольская» и «Вертикальная — Глубокая». Институт рекомендует прибор в серию».

— А вот еще–параграф… параграф… сорок первый. «Завершены работы по созданию малогабаритной электронно–вычислительной машины СД‑1. Диапазон применения широкий, решение оригинальное…» Председатель аккуратно сложил папку, спрятал в стол. Он смотрел на Селезнева и Данчина так, будто задал им загадку.

— Теперь, надеюсь, вам понятна история с доработкой прибора. Отчитаться, пустить пыль в глаза, прикрыть свою научную несостоятельность — вот что нужно иным почтенным мужам! А вы говорите: прибор и без того хорош.

Председатель свел у переносицы черные широкие брови. На лбу у него резко обозначились три морщины. Селезнев только теперь заметил, что лицо у председателя испещрено мелкой вязью морщинок, лет ему, наверное, за пятьдесят. Ни Селезнев, ни Данчин теперь уже не думали дурно о председателе, он им не казался ни чванливым, ни неумным, наоборот, оба они были поражены внезапной откровенностью этого большого человека, его глубоким проникновением в суть запутанных, сложных явлений.

Они молчали. Им не хотелось говорить. Они ждали, что еще скажет председатель. И он сказал:

— О Самарине тоже знаю. С ним история посложнее. Тут, пожалуй, преступлением пахнет. Мне стало известно, что в Москве печатается книга Каирова об электронных машинах. Боюсь, что к этой книге Каиров имеет такое же отношение, как и к приборам. Вот и выставил он Самарина, а вместе с ним и всех электроников из института. Одним словом, тут история неприглядная, и сейчас ею занимаются в обкоме партии. Будьте спокойны: все станет на свои места. А теперь извините меня. Я должен идти на пульт, говорить с англичанами. Они сейчас в Магнитогорске, но собираются к нам. Между прочим, самаринской машиной интересуются.