Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]

— Не могу не восхищаться мастерством французских зодчих, — с придыханием произнес он. — Каскад розоватых стен с колоннами и белоснежно–девственными или золотыми куполами над ними. Потрясающая картина.

— Простите, Ваше императорское Величество? — наклонился в седле вперед начитанный придворный. — Вы это о каком из архитектурных монументов?

— Можно обо всех. Пантеон, собор Инвалидов, только что завершенная строителями церковь Ла — Мадлен ввиде греческого храма… Это чудо рук человеческих, — вдохновенно перечислил Александр Первый, на время забыв, что русский царь в первую очередь обязан благоговеть за все русское, иначе чуткое окружение подумает о том, что яблочко от яблони недалеко падает. — Купола над церквами как опрокинутые половинки скорлупы от яиц, посаженные на окруженные колоннами стержни. А сверху небо выкрестили простенькие кресты. Грандиозно.

— Ваше императорское Величество, прямо перед нами возвышается знаменитый холм Монмартр с известнейшей площадью Пигаль, — подключился к разговору еще один сановник. — У этого места очень забавная история.

— Холм назван в честь шести мученников, которым на нем отрубили головы, — попытался поизощряться в знании истории первый вельможа. — Все монахи были причислены к лику святых.

— Разве все они были простыми монахами? — обернулся к нему император. — Я слышал, что бывшему среди них епископу Дионижу удалось зажать отрубленную голову под мышкой и пробежать с нею несколько километров. На том месте поставили церковь, а сам епископ стал покровителем Парижа.

— Именно так, Ваше императорское Величество, этот Дионисий как раз и есть покровитель французской столицы, — подтвердил второй собеседник. Подобострастно хихикнул. — Правда, святой в этот раз оплошал, оставил паству без своего покровительства.

— Или не соизволил помогать Наполеону Буонапартию, — поддержал коллегу первый из вельмож. — И теперь господин напомаженный Париж у наших ног.

Александр Первый нахмурил брови, подняв подзорную трубу, еще раз долгим взглядом окинул величественный город. Снова в голове затеснились мысли о том, чего следует ожидать от французских солдат с горожанами. Неужели они примут решение забаррикадироваться на улицах и вести битву до последнего? Разве не жалко им отдавать на растерзание артиллерийскими ядрами божественную красоту возведенных самими строений? Он вспомнил, что среди пленных заметил кучку высокопоставленных генералов, их лица искривляла печать презрения. Ну, конечно, новые варвары из заснеженных лесов замахнулись не на растерзанную немецкими варварами до них колыбель демократии — священный Рим, а пришли теперь разрушать просвещенную Европу, самый центр ее. Но разве кто–то звал эту Европу в дремучие леса с необозримыми просторами? Она нагрянула сама, не спросясь разрешения, мало того, культурные нации вели себя по варварски, разграбляя и разрушая все ценное, в конце предав Москву огню. Значит, пришло время доказать европейцам в шелковых чулках, а вместе с ними остальному миру, что рожденного в муках принца высоких кровей доверять заскорузлым рукам неграмотного мужлана можно, потому что сама природа вещей подсказывает именно такую модель развития общества. Лишь бы принц вел себя прилично и не гадил где попало.

Император сложил трубу, тронул поводьями ахалтекинца, намереваясь спуститься с холма к перенесенной на другую его сторону ставке. Когда была пройдена половина пути, знаками подозвал штабного начальника, не оборачиваясь, коротко приказал:

— Через час соберите захваченных в плен французских генералов и приведите к нам. Мы изъявили желание поговорить еще раз об окончании военных действий.

— Слушаю, Ваше императорское Величество, — вытянулся в седле толстый штабник.

В этот момент у подножия показался всадник, видно было, как он понукает коня, из последних сил стараясь удержаться в седле. Навстречу попытался выдвинуться один из офицеров, но император знаком остановил его, он почувствовал, что произошло что–то из ряда вон выходящее. Лашадь доскакала до свиты, с хрипом вобрав в себя воздух, опрокинулась навзничь, едва не подмяв верхового, в последний момент успевшего выдернуть носки сапог из стремян. Удержавшийся на ногах, вестовой приставил ладонь к головному убору:

— Ваше императорское Величество, корпус уланов под командованием генерала Лефевра отказался выбросить белый флаг и продолжает вести боевые действия.

— Разве атаман Платов на левом фланге не разгромил уланов? — наморщив лоб, нарочито громко поинтересовался у сопровождающих его армейских чинов Александр Первый. Заметив, что вестовой может упасть, приказал. — Санитара сюда.

Когда окровавленного офицера уложили на носилки и унесли, император снова обвел хмурыми глазами согнавшую с лиц радость пышную свиту:

— Нам доложили, что донские казаки напрочь разбили уланов и добежали до вершины холма первыми. Это так?

— Так оно и было, речь здесь, видимо, о другом соединении, — выехал вперед генерал со звездой и знаком ордена Александра Невского на борту парадного мундира. — Простите, Ваше императорское Величество, скорее всего, корпус этого Лефевра находился в засаде, или был приставлен охранять подходы к городу Парижу.

Самодержец нервно подергал уголками губ, потеребил пальцами в белых перчатках поводья. Затем снова посмотрел на раскинувшийся у ног Париж.

— Надо упрямого Лефевра разбить, чтобы не началась цепная реакция, — решительно сказал он. — Генерала Платова сюда.

— Он легко раненный, находится в санитарном поезде, — продолжил пояснения тот–же армейский чин. — А донские казаки отошли за оборонительные редуты. Прикажете их поднять?

Император огладил подбородок, раздумчиво качнулся в стременах. Затем сказал:

— Не надо, донцы отдых заслужили. Кто на данный момент не оставил передовых позиций?

— Кроме донцов и ходивших в лобовую атаку пехотных гренадеров, на местах остались все. В том числе кавалерийский полк гусар и Кавказский корпус под командованием генерала Ермолова.

— Передайте Ермолову наше повеление, чтобы немедля готовил конников в атаку, — император скрипнул кожей седла, развернув ахалтекинца, вновь поскакал на только что оставленную им вершину холма, увлекая за собой остальных. Ветер подхватил длинные метелки украшавших свиту разноцветных перьев, превратив их в заполоскавшийся в теплых струях воздуха мохнатый шлейф.

Терские казаки еще не успели как следует перевязать боевые раны, когда в расположении их части самолично объявился генерал Ермолов. Осадив коня в середине привала, он поднял вверх руку, сопровождавшие его офицеры молча выстроились за генеральской спиной. Приводивший в порядок боевое оружие Гонтарь вскинул чубатую голову, сверкнул блестящими глазами на возившегося рядом своего дружка: