Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]

— Видать внучонка дожидалась, если что, вырастет и пойдет мстить за троих сразу — за прадеда, деда и отца.

— Так оно и есть. Как говорится, чему быть — того не миновать, — облегченно вздохнул Дарган, будто с разгадкой тайны с души у него свалился камень, немало лет не дававший свободно дышать. — А ведь я держал ее жизнь в кулаке, в ногах валялась, мол, старшенькому всего два годика, второго дитенка чуть не грудью кормит, а третьим беременна. +

Казак вспомнил, как старшая дочь Ахмет — Даргана вместе с несколькими абреками устроила засаду на ведущей на кордон дороге, по которой станичники ездили нести цареву службу. А после боя узнал, что каждый его шаг был под контролем Ибрагима, подсобника в армянской лавке, передававшего сведения о казаках через лазутчиков, но тогда небо показалось с овчинку. Кровники притаились по бокам тропы, когда прозвучал первый выстрел, Дарган проворно нырнул под брюхо коня, он знал, что в таких случаях это единственный способ остаться в живых. Пули завизжали со всех сторон, сбивая казаков, спешивших с ним в секрет, с седел. И завертелась кровавая карусель, в которой каждый был хозяином только своей жизни. Станичники вспарывали конскими грудями стену камыша по обеим сторонам тропы, стараясь достать чеченов острыми клинками, но горцы в тот раз выбрали самое выгодное из всех положение. Они стреляли с расстояния, кроме того, разместились не как обычно — все в куче — а растянулись в линии, предложив казакам разбираться с каждым в отдельности. Прием принес свои плоды, скоро ни одного из товарищей не осталось в живых, лишь метались по зарослям камыша осиротевшие лошади. Чтобы выскочить из под обстрела, Дарган кулаками принудил кабардинца проскакать вперед, свалившись на землю за сухостоем, он пополз обратно. Грудь разрывалась от лютой ненависти к разбойникам, заставляя поставить на кон саму жизнь. Он дождался, когда бандиты занялись осмотром одежды убитых и ловлей лошадей, один из них забрел в чащобу. Хищно раздувая ноздри, чечен чуть не на четвереньках перескакивал от одного убитого к другому, не уставая сверлить камыши злобным взглядом. Он весь был во власти боя и владело им лишь одно желание — жажда наживы. Это первобытное чувство его и сгубило, наткнувшись на кинжал с серебряной рукояткой и в серебряных с чернью ножнах на поясе одного из секретчиков, он дико всхрапнул, забыв про осторожность, распрямился, поднося оружие к заросшему крашенными бородой и усами лицу. Кинжал действительно был работы изумительной, проделанной кубачинскими мастерами, с драгоценными камнями и вставками из золота. Принадлежал он другу станичного сотника уряднику Ястребцу, недавно породнившемуся с дагестанскими кумыками путем женитьбы на горянке из их племени. Теперь урядник раскидал руки в стороны и неподвижным вглядом омертвевших глаз рассматривал чистое небо над непокорным своим чубом. Абрек расставил ноги, со счастливой улыбкой на вмиг преобразившемся лице заозирался вокруг, всем видом показывая, что для него добыча является смыслом жизни. Некоторое время Дарган с ненавистью следил за противником, он ощущал, как закипает в его жилах кровь, как перехлестываются словно бычьими сухожилиями мускулы на скулах, заставляя рот растягиваться в белую линию. Затем с расстояния в несколько сажен метнул свой клинок. Казак сумел попасть острием прямо в сердце, чечен подавился воздухом и упал на землю как подрубленный. Это был рослый горец с обритым черепом, в синих штанах и красной рубахе под замызганной верхней одеждой. Вытерев лезвие о его бешмет, Дарган остервенело сплюнул под ноги, камышовой кошкой проскользнул до следующего противника, затаился на несколько моментов, пытаясь сбить бурное дыхание. Когда второй абрек настроился переходить на другое место, когда перенес тяжесть тела на одну ногу, тем самым на мгновение потеряв устойчивость и ловкость, кинжал казака снова оставил в полете лишь моментальный высверк, по рукоять вонзившись в спину врага. Второй абрек свалился на сухостой, не издав ни единого стона, обличьем он был похож на своего товарища, может быть, являлся его родственником, но рассуждать по этому поводу не имело смысла, потому что борьба не на жизнь, а на смерть на маленьком клочке земли на левом берегу Терека прибирала к рукам и время, и поступки одновременно. Дарган уже целился из пистолета в его соплеменника, едва удерживая рвавшийся наружу крик ярости. Выстрел побудил бандитов остолбенеть, теперь их насчитывалось всего двое, если не брать в рассчет закутанной по глаза женщины в темных одеждах.

Пока абреки приходили в себя, Дарган успел перекинуть винтовку на грудь и послать пулю в лоб одному из них. Второй присел на корточки, суетливо задергал пальцем спусковой крючок, от страха он запамятовал, что перед этим сам разрядил ружье. А казак уже рвался к нему, воздев шашку над головой, он с лета полоснул по прикрытой воротником бешмета шее, разрубая позвонки и сухожилия до ударившего фонтаном крови горла. И в этот момент почувствовал, как толкнуло вдруг что–то в правую руку, вмиг ослабив струной натянутые мышцы. Звука выстрела он не слышал, но осознал, что заряд послала замотанная платком женщина. На лету перехватив клинок в левую руку, он в несколько прыжков преодолел расстояние до нее, стремясь попасть острием под подбородок. Только в последнем движении какая–то сила затавила искривить полет лезвия, направив его мимо женщины. Дарган остановился, он знал наверняка, что перед ним старшая дочь Ахмет — Даргана, и что лучший выход из положения — не оставлять кровницу в живых. Но понимал и другое, что на бабу оружия он больше не поднимет. Меж тем, чеченка упала на колени, обхватила его ноги цепкими пальцами:

— Не губи меня, Дарган, ведь мы с тобой одной крови, — словно в молитве с воем закачалась она, платок развязался, светлорусые волосы накрыли умоляющие серые глаза, нос и большие губы, — Поднимать руку на родственника большой грех.

— Кто тебе это сказал, женщина? — он схватил ее за космы, едва владея собой, намотал их на кулак.

— Ибрагим сказал, он ездил за товарами в Пятигорскую и встретил людей из отряда моего отца Ахмет — Даргана, которого ты убил. А потом на рынке они показали ему на тебя.

Дарган заскрипел зубами, подозрения по поводу ночных похождений Ибрагима подтвердились, хотя все равно были неожиданными, ведь чечен принял православную веру.

— Еще Ибрагим говорил, что у тебя много драгоценностей, которые ты привез из похода в богатую страну, где правил император Наполеон, — не уставала откровенничать старшая дочь главаря разбойников.

— Так вот кто узнал и продал меня!.. — пораженный услышанным, вскинулся казак.

Меж тем, катаясь по земле, женщина продолжала умолять: