Василий Ян - Нашествие монголов (трилогия)

Около него теснились ханы, его тысячники. Они молча слушали, что бормотал Бату-хан, и хором поддакивали ему.

Вернулись посланные Субудаем разведчики. Вошел засыпанный снегом старый нукер, в разорванном малахае, в овчинной шубе, туго подпоясанный сыромятным ремнем. Подоткнув полы, он опустился на колени около костра. Засучив длинные рукава, стал греть заскорузлые скрюченные пальцы.

На вопрос Бату-хана старик сказал:

– Впереди близко залегло в оврагах войско урусутов. В такую черную ночь они проберутся к нам и вырежут наших воинов.

– Что ты еще знаешь?

– Слева невдалеке идет войско хана Гуюка, два тумена. Нукеры бранятся, говорят, что надо зарываться в снег и выжидать, пока пройдет буря. Иначе кони свалятся. А хан Гуюк гонит всех вперед, говорит: «Мы должны взять Рязань раньше Бату-хана, иначе нам ничего не останется. Там много хлеба, вина, женщин и золота».

Бату-хан спокойно сказал:

– Очень похвально, что Гуюк-хан, в пример другим туменам, рвется к Рязани; хорошо, что он хочет захватить этот большой город урусутов. Знаешь ли ты, где сейчас стоит Гуюк-хан? Сумеешь ли найти его?

– Знаю, – сказал нукер, – и найду.

– Субудай-багатур даст тебе полоску бумаги с моей печатью. Поезжай к хану Гуюку и скажи ему: «Джихангир повелевает войску Гуюк-хана спешно двинуться вперед, найти в степи войско урусутов, загородивших наш путь, и раздавить его. Если же Гуюк-хан считает себя слабым, чтобы напасть на урусутов, пусть непременно ждет меня и об этом известит. Тогда я пошлю тумен Субудай-багатура, и он уничтожит урусутское войско без помощи Гуюк-хана».

Лежавший рядом Субудай-багатур достал из-за пазухи золотую коробку с печатью и красной краской. Он оттиснул на небольшой полоске бумаги имя джихангира. Старый нукер спрятал полоску за подкладку своего разорванного малахая и выполз из юрты.

Среди ночи добрался до юрты Бату-хана другой гонец, молодой, черноглазый, в синем суконном чекмене, обшитом парчовыми полосками. Он сел на пятки, тонкий, с высокой грудью и прямыми плечами. Зоркими, проницательными глазами оглядывал находившихся в юрте.

– Где Субудай-багатур?

Бараний тулуп зашевелился, из-под овчины показалось красное лицо с выпученным глазом.

– Зачем я тебе?

– Я привез тебе горе. Не казни меня.

– Говори, – сказал Бату-хан.

– Я ехал к Гуюк-хану. В пути я встретил сына Субудай-багатура, смелого витязя Урянх-Кадана. Он ехал с четырьмя нукерами…

– Он выехал с девятью.

– Мы спустились в овраг, тихо ехали гуськом. Напали урусуты. Их было много. Мой конь вынес меня из схватки. Я привязал его наверху, затем снова спустился в овраг. Я нашел трех убитых нукеров, но тела твоего сына я не нашел. Может быть, увели в плен? С ним исчез молодой кипчак по имени Мусук.

Субудай-багатур сидел согнувшись, с искаженным от гнева красным опухшим лицом. Его выпученный глаз медленно зажмурился и стал похожим на щелку. Одинокая слеза скатилась по морщинистой щеке…

Утром лучи багрового солнца, как полоска крови, протянулись низко над снежной равниной. К Бату-хану прискакали гонцы и рассказали, что тумен Гуюк-хана напал на войско урусутов. Урусуты дрались с отчаянной яростью, как злые духи мангусы. Они рубили топорами и людей, и коней. Войско Гуюк-хана не удержалось, не могло одолеть урусутов и отхлынуло обратно, потеряв очень много воинов.

Бату-хан спросил мнение своих ханов и под конец Субудай-багатура. Все говорили, что Гуюк-хан должен снова напасть на урусутов. Но Бату-хан сказал:

– Если Гуюк-хан не мог взять холмы, где залегло небольшое войско урусутов, то где же ему захватить Рязань с крепкими высокими стенами? Он опозорил славу и ужас монгольского имени. Пусть он сперва нашьет заплаты на дыры своих шаровар, лопнувших после боя с урусутами. Мы повелеваем: наш тумен «непобедимых» и тумен «бешеных» Субудай-багатура пусть немедленно выступают, нападут на холмы, где залегли урусуты, и, не задерживаясь, идут на Рязань. Гуюк-хана мы ждать не будем. Моя тысяча пойдет со мной. Я буду сам наблюдать за боем. Пленных не брать! На поле битвы не задерживаться! В пути сделать самую короткую остановку, чтобы только подкормить коней и дать им передышку. Ханы поставят юрты только перед стенами Рязани.

Метель кончилась внезапно. Солнце появилось на светлом бирюзовом небе. Ветер угнал к югу серые тучи.

Ярко блестела равнина, гладкая, спокойная, похоронившая под снежным покровом тысячи убитых и раненых.

Вереница волков пробиралась трусцой по прямой, как струнка, тропинке. Каждый волк ставил лапу в след переднего. Вожак шел в ту сторону, откуда доносился острый запах крови.

На снегу чернело много трупов. Звери приближались. Иногда лежавший шевелился. Тогда вожак делал прыжок в сторону и отходил в новом направлении.

Стаи ворон и галок летели к полю битвы. Они садились возле павших, медленно, косыми прыжками приближались к ним. Изредка взмахивала рука. Стая взлетала с хриплым карканьем, искала новой поживы.

Волки повернули к оврагу. Начали спускаться. Вдруг бросились обратно. Из оврага выехал всадник. На рослом рыжем жеребце сидел молодой воин в блестевшей на солнце броне и стальном шлеме. Он вел за собой монгольского коня. Остановившись, стал беспокойно осматриваться. Тяжелый стон привлек его внимание. Невдалеке лежал в снегу богатырского вида воин с седой окладистой бородой.

Всадник спрыгнул с коня и наклонился к лежащему:

– Ратибор! Жив ли ты, Ратибор?

Достав глиняную флягу, он прижал ее к губам раненого.

Ратибор жадно отпил, тяжело вздохнул и открыл глаза.

– Вставай, Ратибор! Очнись! Невдалеке монгольские разъезды…

– Кто ты?

– Роман, княжич рязанский… Помнишь, вместе на медведя ходили?

– Трудно встать мне! Помоги…

Ратибор, кряхтя, поднялся и с помощью Романа взобрался на крепкого монгольского коня. Оба всадника скрылись в овраге.

На мертвом поле волки и вороны продолжали свой кровавый пир.

Твердым, мерным шагом Савелий Дикорос шел на север, обратно к Рязани. Белая равнина, пересеченная голыми рощами и засыпанными снегом оврагами, была пустынна. Иногда вдали виднелись темные точки. Это были немногие, случайно уцелевшие рязанцы; все они тянулись к родной земле.

Когда-то здесь, на большом шляху, были мелкие поселки, торговавшие со степняками. Они стояли теперь пустые, и ветер свистел в открытых настежь воротах. Стаи галок и ворон опускались на безлюдные дворы и, не найдя ничего, каркая, улетали.