Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи

— Божена, хватит паясничать. Что ты вообще здесь делаешь?

Она надулась и посмотрела на меня с презрением.

— Насколько мне известно, дунайские острова открыты для всех, — она покрутила головой. — Что-то не замечаю тут знаков, запрещающих совместное купание. Или, может быть, герр лейтенант недавно купил этот остров на свое жалованье? Как глупо с моей стороны этого не понять. Мне следует извиниться и уйти.

— Заткнись и послушай, идиотка. Пока я вчера ездил в Панчову, твой муж с группой головорезов приходил к пристани и спрашивал меня. К счастью, я отсутствовал, но он наверняка подозревает...

— Ну конечно, подозревает, — фыркнула она. — На прошлой неделе я пришла домой со спутанными волосами, пришлось сочинять сказку, что меня застиг ливень. Но какая разница? — она шагнула вперед и обвила меня руками. — Сейчас мы здесь только вдвоем, в точности как раньше...

— А твой муж?

— Не волнуйся, он уехал в Темешвар на два дня, что-то насчет просроченной закладной на фабрику. Иди же ко мне, дорогой Оттокар, разве ты не доставишь удовольствие своей маленькой Боженке и не позволишь ей угодить тебе?

— Божена... Будь разумной. Это глупо...

Она притянула меня вниз, на траву рядом с собой.

— Ну, давай же, глупыш, разве ты больше меня не любишь? — она легла на спину и улыбнулась. — Будь ласковым со своей маленькой польской девочкой, хотя бы разочек. Может, скоро я придумаю какую-нибудь срочную надобность по семейным делам в Грудеке и на некоторое время уеду.

Мое сопротивление испарилось, как горячая вода из проколотой грелки, и вскоре мы сошлись в страстном сеансе физиотерапии, примяв траву, когда перекатывались по ней. Через некоторое время ее глаза вдруг расширились раза в два, и она завизжала, как паровозный гудок. Божена всегда была несдержанна во время любовных утех, но такого я прежде не видел. Внезапно она оттолкнула меня и попыталась подняться на ноги.

Меня схватили крепкие руки и стянули с нее под какофонию воплей, криков и собачьего лая. Я попытался освободиться и пнул пяткой кого-то за спиной. Ответом был удар под дых, который вышиб из легких весь воздух. В ушах зазвенело. Когда пелена боли немного рассеялась, оказалось, что сзади на меня наседают четверо или пятеро мужчин и пара угрожающе рычащих мастифов. Я же глядел на широкую и напыщенную физиономию с черными усами. Это был Грбич. Он размахивал зловеще острым мясницким тесаком в нескольких миллиметрах от моего носа. Божена стояла напротив и отчаянно вырывалась из рук трех верзил. Один из них засовывал ей в рот тряпку в качестве кляпа.

— Итак, герр лейтенант, — произнес он на гортанной смеси сербского с немецким, — сначала вы превращаете меня в нищего своим вмешательством в торговлю, а потом вдобавок и наставляете рога. Что ж, скоро вы узнаете, каково это - перейти дорогу сербу. Видите моих чудесных приятелей? Это мои забойщики, точнее, были ими, пока ваше проклятый запрет на торговлю не лишил их работы, как и весь город. Но скоро вы увидите, насколько они ловко обращаются с ножом, потому что будете наблюдать, как мои псы сожрут вашу печень! Что до тебя, моя польская кобылка, то ты будешь смотреть, как кастрируют твоего богемского жеребчика. А потом я решу, что с тобой делать, мерзкая потаскуха!

Я не вполне понимаю, что именно потом случилось. У троих или четверых молодчиков Грбича имелись ружья, главным образом тяжелые охотничьи, и думаю, какой-то из них держал ружье одной рукой, другой пытаясь покрепче ухватить Божену, которая по-прежнему яростно сопротивлялась. В общем, что-то вспыхнуло, раздался громкий хлопок, все заволокло дымом, а собаки залаяли, почуяв, что напали на хозяина, сорвались с поводка и стали кусать кого попало. Я сцепился с теми, кто меня держал, и мое мокрое тело выскользнуло из их рук. Я помчался прочь, как заяц, спасая жизнь, вслепую продрался сквозь кучу малу из людей и собак, а те с завыванием бросились вдогонку. Я бежал голым и потому имел преимущество перед головорезами Грбича в тяжелых сапогах. Но меня настигали мастифы.

Я пролетел через кусты, проковылял по топкому берегу, не глядя пробрался сквозь заросли, а позади с воплями бежали охотники. Дыхание вырывалось из моих легких, подстегиваемое отчаянием и слепой надеждой выжить. Весь мир сузился до пульсирующего красного туннеля, я поскользнулся на мокрой земле и кувырком скатился по торчащим корням и колючим веткам. Псу удалось тяпнуть меня за икру, но к счастью, в эту секунду кто-то из людей Грбича выстрелил. Я услышал, как пес заскулил от боли, когда в него попала дробь, и зверюга тут же меня отпустила. Я споткнулся о корень ивы, но встал и продолжил бег. Если бы только я мог добраться до реки... Может, тогда я бы прыгнул и уплыл.

Теперь я шлепал по воде на заболоченном берегу. Над головой пропел еще один заряд дроби. Я пригнулся, чуть не рухнул, споткнулся, упал и ударился головой обо что-то твердое. Несколько мгновений я лежал, оглушенный, потом попытался нетвердо встать на ноги. Но как только в глазах перестало рябить, я увидел над собой злобное загорелое лицо с парой черных глаз и ощутил холодок стали у подбородка. Игра закончена.

— Как тебя зовут? — спросил обладатель этого лица. Говорил он по-сербски.

Теперь не осталось никакого смысла быть вежливым, конец явно близился, и я решил вести себя нагло.

— Прохазка, — выдохнул я. — А кто спрашивает?

Мужчина обернулся.

— Греби отсюда!

Я услышал, как в уключинах скрипнули весла, а гребцы, уперевшись ногами, ухнули, ялик качнулся и выплыл в основное течение Дуная.

Мои спасители налегли на весла, и нас понесло вниз по течению. Но Грбич и его сообщники не собирались так просто меня отпускать. Не прошло и двадцати секунд с тех пор, как мы отплыли от берега, и они показались за кормой.

Сам Грбич и двое его забойщиков яростно гребли в моём собственном каноэ, которое я привязал утром в заливчике, прибыв на роковой остров. Они кричали, чтобы мы остановились и пытались нагнать. Грбич прицелился и выстрелил. Но стрелять из ружья, сидя в каноэ, было непросто, и пуля просвистела над нашими головами, не причинив вреда. Мой спаситель, смуглый человек, приставивший мне нож к горлу, когда я ввалился в ялик, дал двум гребцам сигнал замедлить скорость, затем взял тяжёлое охотничье ружьё и лёг на днище, уперев оружие в вырез на корме.

Грбич со своими людьми находились уже метрах в десяти, и тут он выстрелил. Цель была выбрана мастерски: заряд дроби влетел в тонкую кедровую обшивку точно по ватерлинии. Лодка некоторое время по инерции шла прямо, а потом нырнула носом и опрокинулась, ее пассажиры оказались в воде. Мы оставили их в кильватере — они вцепились в перевернутое каноэ и честили нас по-сербски, показывая всё богатство обсценной лексики.