Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи

Я съел ужин, принесенный стюардом Вонгом — отличный, как и было обещано, а потом какое-то время читал. Но было трудно сконцентрироваться, теперь, когда я предоставлен сам себе на борту судна, почти безлюдного и тихого, за исключением разве что приглушенных ударов по железу где-то внизу, где инженеры разбирались с конденсатором. Я все еще пытался сам разобраться с ошеломляющим развитием событий последнего месяца. А еще оставалась тревога за двух женщин, принявших участие в моём диком турне по Балканам. Одна, в первую очередь, зачинщица цепи событий, из-за которых все и началось, а другая — спасительница, вытащившая меня из них живым. Я был уверен, что господарица Зага сейчас в безопасности.

В последний раз, когда я видел её, она плыла к брошенной лодке, и, конечно, её хватило ума грести к Спицце и высадиться на австрийской территории, уклонившись от охотников на черногорском берегу. Но что с пани Боженой? Может, муж и его сообщники перерезали ей горло, а потом утопили тело в Дунае, или изуродовали лицо в качестве наказания за прелюбодеяние? Грбич выглядел способным на любую жестокость.

Как только мы высадимся в Шанхае, я отправлю Зейферту на «Тису» письмо с просьбой выяснить, что случилось с Боженой. Он, должно быть, уже знает, что я нахожусь в пути на Дальний Восток: Фихтерле через Вену связался с Панчовой, и оказалось, что меня сочли пропавшим без вести еще двадцать восьмого мая (предположительно утонувшим во время купания в реке). Мою одежду обнаружили аккуратно сложенной на островке, где я ее оставил, и через пару дней вместе с другими моими пожитками продали бы на аукционе. Боцман Йованович всё упаковал, чтобы отправить в Шанхай со следующим пароходом.

Уже было довольно поздно, но с борта «Неумолимого» все еще доносилась музыка. Видимо, в нашу честь звучали избранные номера из оперетты Легара «Граф Люксембург». Наконец где-то в одиннадцать вечера в дверь радиорубки постучал стюард.

— Простите герр шиффслейтенант, но у трапа стоит какой-то местный и просит разрешения поговорить со старшим австрийским морским офицером на борту. Боюсь, я не очень хорошо говорю по-английски, не могли бы спуститься вниз и узнать, что ему нужно?

Я спустился вниз по сходням. Это оказался тонконогий очкастый местный клерк с телеграфа, держащий телеграмму, адресованную военно-морскому подразделению, Фихтерле, «Горшковски», Коломбо, сверхсрочно.

Я поблагодарил курьера, дал ему на чай и отослал обратно в теплый сумрак вместе с велосипедом. Отнес телеграмму в радиорубку, открыл и сразу понял, что там какая-то тарабарщина.

нас ледник при столе суп рогоз астра елены сара его дожи дайте с дальней щука за ней

Казалось, послание зашифровано, но я не мог понять каким кодом. В 1914 году кригсмарине использовало аж четыре кодовых книги: официальный военно-морской код Тройственного союза, его немецко-австрийский вариант (необходимый в связи с вполне обоснованными сомнениями по поводу лояльности третьего партнера — Италии), австро-германский дипломатический код и внутренний код императорского и королевского флота. Дикая путаница в результате использования не той книги — обычное явление в жизни австро-венгерского офицера-шифровальщика. Я по очереди доставал каждую книгу из сейфа и пытался расшифровать загадочную телеграмму. Каждый раз результатом была еще большая чушь, чем прежде.

Потом я снова посмотрел на сообщение и увидел, что даже если оно и не имело никакого смысла, все слова были английскими или близкими к тому. Возможно, мы получили неправильную телеграмму? Я с интересом всмотрелся в слова. Это было похоже на составление анаграммы из имени – когда глядишь на буквы и знаешь, что за ними скрывается что-то еще, но не можешь это извлечь. Для начала многообещающими казались «суп» и «щука»: возможно, местного кока завтра весьма озадачит срочная телеграмма из Вены, сообщающая, что в результате поправок к флотскому уставу от 1908 года теперь матросам следует подавать по субботам холодный рыбный суп.

Несомненно, суп можно охлаждать на леднике, прежде чем подавать на стол. Но при чем здесь цветы и женские имена? К тому же перепутаны все падежи. А какое ко всему этому имеют отношение венецианские дожи? Одно ясно — они, безусловно, далеко. Полный бред, но на удивление завораживающий, если в том, из чего я пытался извлечь смысл, он вообще присутствовал. Я просидел почти два часа со стаканом холодного пива поблизости, а пол вокруг меня был завален скомканными листами бумаги, пока я комбинацию за комбинацией пытался найти в этом хоть крупицу смысла.

Наконец я услышал шум гуляк, возвращающихся с «Неумолимого»: матросы по брови накачались британским пивом и ромом, а офицеры — розовым джином. Я показал загадочную телеграмму Фихтерле, который весьма заметно покачивался и цеплялся за поручни, стоя у трапа.

— Не печальтесь об этом, Прохазка — кто-то дурью мается на телеграфе. Если это важно, то пошлют еще раз, а нет — отлично обойдемся и так. Я иду спать. Спокойной ночи.

И он ушел к себе в каюту. Как только дверь за ним захлопнулась, нас окликнули снизу. Я перегнулся через поручни — у борта покачивалась четырехвесельная гичка, лопасти ее весел фосфоресцировали в темноте. Британский капитан-лейтенант стоял на кормовой банке. Я понял, что на ногах он держится весьма нетвердо.

— Вижу, вы из австрийского военного флота? Вы-говорите-по-английски?

— Да. Говорю. И чем я могу вам помочь?

— Послушайте, старина, мне не хочется быть предвестником беды и все такое, но я с «Неумолимого». Наш радист только что поймал сигнал немецкой станции в Дар-эс-Саламе, ретранслированный с Науэна. Кажется, вашего кронпринца или как-его-там и его жену сегодня утром застрелили анархисты в местечке под названием Сара-что-то-там, где-то на Балканах. Капитан послал меня сообщить, что мы выразим официальные соболезнования и завтра утром приспустим флаг и все такое. У вас не военный корабль, но капитан говорит, что поскольку на борту находится отряд австрийских военных моряков, то мы выкажем уважение как военному кораблю.

— Благодарю, вы очень добры.

— Никаких проблем. Что ж, мне пора, и еще раз простите за то, что принес дурные вести.

В задумчивости я направился обратно в радиорубку. Фихтерле громко храпел в своей койке. Наверное, нет никакого смысла будить его и сообщать новости из Сараево. Похоже, юные убийцы, посланные майором Драганичем, оказались всё же не такими уж неумехами.

Я взглянул на лежащую на столе телеграмму. Конечно, теперь всё встало на свои места: местный телеграфист не понял немецкого и преобразил его в знакомые слова:

наследник престола с супругой застрелены в сараево дожидайтесь дальнейших указаний