Роберт Святополк-Мирский - Служители тайной веры

Савва подъехал к воротам, издал короткий гортанный звук и мотнул головой. Петрец вошел в маленькую дверцу в стене и, поплевав на руки, стал вертеть большой барабан с цепью.

Подъемный мост плавно лег через ров, и, прогрохотав по нему тележкой, Савва скрылся в тумане.

— Слышь, Петрец, — снова начал первый стражник с единственной целью отогнать утренний сон. — Слышь? А куда он возит эту золу?

— Да шут его знает! Куда-то в лес, подальше. А знаешь, какая потеха с поваром Кузьмой была?! В первый день, когда Савва стал работать и повез золу, Кузьма его пожалел, догнал и показывает на пальцах: чего, мол, далеко возить — кидай здесь!

Савва посмотрел да как замычит, руками как замахает, ну — показывает, что, дескать, рядом нельзя, мол, пыль будет, вонь... А в тот час, откуда ни возьмись, князь Семен проходил, да и увидел это. Подошел к повару и как врежет ему по морде: «Учись, говорит, дурак, у калеки, как служить надо! Он обо мне заботится! Хочет, чтобы под моими окнами воздух чистый был, а ты, болван, его с толку сбиваешь!» А Савва-то не слышит ничего — об чем разговор, но видал, что князь повара стукнул — испугался, аж присел и руками закрывается. Ну, тут князь погладил его по голове, как собаку, — молодец, дескать, и показывает на лес: правильно, мол, вези дальше! И деньгу ему дал золотую. Савва обрадовался, как дите малое, и со всех ног покатил. Слыхал я, он после того целый день копался и здоровенную яму далеко в лесу вырыл. Теперь золу туда возит и еще землей присыпает, чтобы ветер не разносил. Кузьма, конечно, обозлился на него страшно, а на другой день гляжу — уже отошел, улыбается. Оказалось, Савва вечером пришел к нему, виноватый такой и давай ластиться, как пес, ну Кузьма, конечно, прогнать его хотел. Но Савва вынимает монету золотую, что князь ему дал, и протягивает Кузьме: возьми, мол, это тебе, дескать, за то, что от князя попало... Кузьма, конечно, взял; ну и с тех пор полюбил он его. Во какие дела!

— Ишь ты! Занятно. — Стражник подумал и философски заключил: — Ему бы хорошо юродивым быть с такой мордой!

С башни донесся негромкий возглас:

— Эй вы, заткнитесь! Дайте послушать! Кажись, кто-то скачет!

Стражники вытянулись и стали прислушиваться.

— Ну что там? — тревожно спросил Петрец, задрав голову.

— Обожди, — донеслось сверху. — Мне тут кусок дороги видно, где туман сошел. Точно скачет кто-то. Сейчас поглядим.

Послышался стук копыт.

— Э-э-э! — раздался с башни удивленный голос. — Да это никак Кожух! А с ним пять человек и карета... А в ней баба, что ли... Надо будить князя. Сбегайте кто, ребята!

По мере того как солнце поднималось выше, туман рассеивался.

С башни подали команду, и, звеня цепями, мост через ров снова опустился, как раз когда на дороге показался идущий обратно из лесу горбун Савва, бодро толкавший перед собой пустую тележку. В это же время из-за поворота галопом вылетел небольшой отряд всадников, сопровождавших карету.

Савва, громыхая тележкой, неторопливо двигался по середине узкого перекидного моста, висящего на цепях.

— Эй, посторонись! — свирепо крикнул Кожух, на всем скаку влетая на мост.

Савва продолжал идти дальше, как ни в чем не бывало.

Стражник замахал руками. Глухонемой понял слишком поздно. Лошадь Кожуха была уже за его плечами. Савва обернулся и шарахнулся в сторону, едва успев убрать с дороги тележку.

— Глухая скотина! — рявкнул Кожух и, проскакивая мимо, со всего размаху ударил Савву нагайкой.

Савва закрыл лицо руками, прижался к цепи на самом краю моста и чудом удержал равновесие, пока пятеро всадников и карета проехали мимо.

Замок проснулся.

Захлопали двери, застучали сапоги, и детинец быстро наполнялся полуодетыми заспанными людьми. Конюхи приняли лошадей. Петрец бросился к Кожуху:

— Князь ждет в бронном зале!

Кожух подошел к девушке, которую вывели из кареты. Худенькая и бледная Настя почти теряла сознание от усталости.

Кожух грубо взял ее за руку и потащил за собой.

Они поднимались по крутым каменным лестницам, шли темными длинными галереями и наконец оказались в большом зале, мрачном и холодном. Стены тускло поблескивали оружием, а из углов жуткими призраками выступали закованные в железо фигуры — черная пустота вместо лиц под откинутыми забралами.

В глубине зала у массивного стола, заваленного бумагами и картами, стоял высокий человек в длинном восточном халате. Голова его, как у татар, была обрита наголо, бороды он не носил, а длинные усы, на манер польских шляхтичей, свисали до самого подбородка. Лицо его было холодным и неподвижным.

Кожух, проведя Настю за руку, дошел до середины зала, оставил девушку, сделал вперед еще два шага и упал на колени.

— Князь, — произнес он глухим, надтреснутым голосом. — Я потерял землю, я потерял почти всех своих воинов, я потерял жену и детей, но я выполнил твою волю и, минуя тысячи опасностей, сохранил ту, которая вернет тебе все, что я потерял.

Князь Семен, казалось, не слышал. Он стоял не шевелясь и смотрел на девушку. Настенька из последних сил старалась держаться прямо, гордо глядя перед собой.

Князь бесшумными шагами медленно двинулся к ней, молча обошел вокруг, рассмотрев со всех сторон, и так же не торопясь вернулся обратно.

Кожух по-прежнему стоял на коленях с низко опущенной головой. Князь остановился подле него, повернул голову и еще раз пристально посмотрел на девушку через плечо. Уголки его губ чуть заметно дрогнули.

И вдруг внезапным резким и сильным движением он ударил Кожуха ногой.

Кожух тихо застонал и упал ничком на пол, подогнув голову.

Князь Семен Вельский повернулся и спросил неожиданно звучным чистым и красивым голосом:

— Настенька Картымазова?

Эхо отразилось от стен и рванулось под высокие своды. Настя машинально кивнула головой.

— Я так и думал.

Князь помолчал и кивнул на Кожуха.

— Завтра же я вздерну этого человека на виселицу! Князь Вельский — похититель девушек? — Он покачал головой. — Никто не посмеет сказать этого!

Он помолчал и подошел к Настеньке ближе.

— Как только ты сможешь отправиться в обратную дорогу, я сам сяду на коня и провожу тебя к родным. Я буду просить у них прощения за подлый поступок этого негодяя. Мне стыдно за моих бездарных и ничтожных холопов!

Князь резко повернулся, широким шагом направился к двери и позвал слугу.

— Эта девушка — моя гостья, — сурово сказал он. — Проводи ее в лучшие покои и дай лучших служанок. Она должна чувствовать себя как дома и ни в чем не нуждаться.

Князь почтительно поклонился Настеньке.

— Еще раз прости Христа ради.

Настенька широко открытыми глазами недоверчиво посмотрела на князя и, сдержанно ответив на поклон, вышла.

Слуга шел впереди, указывая дорогу.