Шарлотта Лин - Мэри Роуз

— Нет… не стреляйте, — пролепетал он. — Прошу, не стреляйте из этой штуки.

Из ворот вышел мужчина в зеленом шаубе, судя по манерам — их командир.

— Что за мятеж, мужик? Мы выполняем приказ первого министра. В этом монастыре проводились неслыханные махинации, пускались на ветер налоги, причитающиеся английской короне…

— Это не монастырь, идиот. — Энтони даже голоса не повысил. — Это приют, и если вы всех перерезали, то в старости подохнете в канаве.

— Спорить будете с министром, а теперь уберите эту штуку. Мы выполняем приказы, только и всего.

— Я ни с кем не спорю. А если у вас приказ нападать на мою жену, то я не уберу эту штуку, пока один из вас будет отравлять воздух своим вонючим дыханием.

— Госпожа — ваша супруга? — взвизгнул командир. — Прошу прощения, сэр. Мои люди слегка разгорячились, уже не первую неделю обходятся без женщин, колесят по стране…

— С мужчинами на моем корабле то же самое. Но если бы один из них тронул мою жену, мне не понадобилась бы пуля, чтобы вышибить ему мозги.

— Все к лучшему, сэр. Ошибка, только и всего.

— Убирайтесь отсюда. — Энтони сплюнул в снег, даже не пошевелив аркебузой. Ползший на четвереньках мужчина поднялся и бросился бежать вслед за своим командиром. Последний, в свою очередь, отдал приказ разбежавшимся мужчинам, и те принялись ловить лошадей и готовиться к отъезду.

Яркие вспышки света ослепили Фенеллу. Здания вокруг «Domus Dei» горели ярким пламенем, черный дым окутывал строение. Фенелле оставалось лишь молиться о том, чтобы жителям удалось бежать, в том числе и больным, которые были слишком слабы, чтобы ходить. А если нет — о том, чтобы смерть их была быстрой и они ничего не почувствовали и не поняли. Ее вдруг стошнило, из глаз брызнули жгучие слезы.

— Фенхель. Фенхель… — Она никогда прежде не слышала, чтобы он говорил таким тоном. Он бросил оружие в снег, опустился перед ней на колени, обнял. Быстро и ловко его пальцы убрали волосы с ее лица. — Моя Фенхель. Моя любимая. Моя жизнь.

Она плакала, не сдерживаясь. Он так крепко обнимал ее, что она почувствовала себя отгороженной и защищенной от целого мира. Постепенно ей удалось собраться с силами, слезы высохли, и она вспомнила об остальном.

— Лиз? — пробормотала она, подняв взгляд.

— Ждет на дороге в повозке. С ней ничего не случилось, сердце мое.

— Брат Франциск… — выдавила она. — Брат Захария.

— Да, — с трудом произнес он, затем поцеловал в глаза. — Как думаешь, сможешь посидеть здесь немного, любимая? Всего пару минут, потом я отнесу тебя в повозку и мы поедем домой.

Фенелла кивнула. Голова раскалывалась.

Он снял с плеч плащ, разложил его на снегу, а затем бесконечно нежно посадил ее на него. Затем завернул в то, что осталось, погладил по лицу.

— Не смотри, слышишь? — Его глаза умоляюще смотрели на нее. Но Фенелла смотрела. Увидела, как он отошел от нее, направился к брату Франциску, убрал с раны шерстяной платок, бросил лишь один взгляд на рану, затем снова накрыл вспоротый живот и опустился рядом на колени. Нарисовал крест на лбу августинца, на миг сложил ладони и пробормотал пару слов. Затем сомкнул свои красивые, изящные руки на шее умирающего и надавил, ожидая, пока в том погаснет жизнь.

Постоял на коленях еще два-три удара сердца, словно в молитве, и закрыл умершему глаза. После этого Энтони поднялся и взял на руки брата Захарию, лежавшего в трех шагах от старика. Молодой монах был тяжелым. Фенелла видела, как подогнулась изувеченная нога Энтони, как он споткнулся и чуть не потерял равновесие. Он так старался не упасть, что на шее от напряжения вспухли вены и сухожилия. В конце концов он вернул состояние равновесия и отнес мужчину к своему коню, тщетно пытавшемуся отыскать хоть травинку в разломанном льду.

Энтони снова пришлось собрать в кулак каждую унцию силы, чтобы поднять потерявшего сознание мужчину и усадить в седло. Тяжелое тело накренилось вперед, и Энтони пристегнул его к седлу с помощью ремня. Он на миг прислонился к боку коня, чтобы перевести дух, затем взял поводья и, поддерживая брата Захарию за бедра, повел жеребца к Фенелле.

— Я не смогу отнести вас обоих к повозке одновременно, — с грустью в голосе, от которой у нее внутри все перевернулось, произнес он. — Если я отпущу его, он может упасть, а этого он не переживет. Ты можешь подождать меня здесь, Фенхель?

— Я могу идти, — ответила Фенелла.

— Нет, — заявил Энтони и отвел взгляд. — Не можешь. Ты не хочешь, чтобы я к тебе прикасался? Тогда я приведу сюда повозку и попрошу Лиз помочь тебе забраться в нее.

— Иди ко мне, Энтони, — произнесла Фенелла. — Подойди как можно ближе. — Она схватила его за руку и, собравшись с силами, встала. Затем она приникла к нему и смогла устоять, хотя ноги подкашивались от слабости. — Я люблю тебя. — Она погладила его по щеке, поцеловала его покрасневшие, наверняка болевшие от сухости глаза. — Я всегда буду хотеть, чтобы ты прикасался ко мне, и мне жаль, что я не такая мужественная, как ты.

— Я рад, что это не так. — Он повесил голову. — В моем случае это уже неважно.

— Прекрати! — Ей было невыносимо, что он ругает себя за акт человечности посреди разрушенного и изувеченного приюта. — Мне хотелось бы взять в руки сердце, которое ты мне подарил, и защитить его. В том числе от тебя самого. Если для мужчины с таким сердцем это уже неважно, то можно считать, что человечество пропало.

Он не произнес ни слова, лишь крепко прижал ее к себе, так что по спине у него пробежала дрожь. Конь поднял голову, и брат Захария едва не выпал из седла, но мужчина отпустил Фенеллу и успел подхватить его.

— Спасибо, — прошептал он.

Женщина нашла в себе силы улыбнуться.

— Я думала, ты не говоришь таких слов.

— Почему ты принимаешь мою глупую болтовню так близко к сердцу?

— Потому что она мне нравится, ты, глупый болтун.

— Фенхель?

— Все в порядке, — произнесла она. Они оба были почти без сил.

Он покачал головой.

— Я тебя люблю.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Он взял ее лицо в ладони и посмотрел на нее взглядом, от которого могли растаять все льды.

— Тебе нужно домой, бедная Фенхель. Тебе нужен врач.

— Мне нужен ты, — ответила Фенелла. — Я не хочу отпускать тебя, поэтому я не хотела ждать тебя. Если ты поможешь, я смогу пройти немного рядом с тобой.

Им потребовалась целая вечность, чтобы добрести до повозки, где плачущая Лиз помогла им уложить Захарию в повозку. Девушка осталась сидеть сзади, за раненым, а Фенелла села рядом с Энтони впереди и прислонилась к нему. Свободной рукой он держал повод своей лошади, и Фенелла вздрагивала от каждого движения его тела.

В Саттон-холле Энтони предоставил Лиз рассказать остальным о случившемся, а сэру Джеймсу — вызвать врача для раненого и послать подмогу в приют. Сам же он заботился только о Фенелле: уложил ее в постель, стянул с нее промокшую насквозь одежду, разжег огонь, тепла которого она не чувствовала. Затем вымыл каждый дюйм ее испытывавшего бесконечную боль тела подогретой, пахнущей розами водой — осторожно, как не мыла ее даже мать.