Шарлотта Лин - Мэри Роуз

Ближе к вечеру вернулся врач, осмотрел Лиззи и объявил, что кризис миновал. Пришла тетушка с бульоном из перепелов и стала кормить Лиззи, приговаривая:

— Теперь ты будешь беречь себя, крабик, не то…

— …получу мешалкой по заднице за все свои злодеяния, — продолжила Лиззи и слабо улыбнулась. — Но я не могу беречься, тетушка. Вскоре никто не будет заботиться о нуждающихся. По всей стране разрушают монастыри и приюты. А еще говорят, что скоро выйдет закон, который полностью распустит их. Ходят слухи, что священники злоупотребляли деньгами верующих, вместо того чтобы выполнять свой долг перед Богом и людьми.

— А разве это неправильно? — осторожно поинтересовался Сильвестр. — Разве монастыри не забирают деньги у отчаявшихся, которые хотят помолиться о телесном и душевном здоровье любимых людей перед святыми реликвиями? А что это за реликвии? Кровь Иисуса взята на самом деле у козла, а глаза святого Роха, которые вращаются, если пожертвование слишком мало, на самом деле — два шарика на проволоке. Это обман, Лиззи. Подлое злоупотребление верой людей, которые тревожатся о здоровье близких, — как мы о твоем.

— Да, конечно, все это бывает, — ответила Лиззи. — Но если не останется больших церквей, страждущим будет не к кому обратиться, некуда пойти в случае беды… — Девушка хотела сказать что-то еще, но вдруг умолкла, захлебнувшись приступом кашля.

— Ay Dios mio! [6] Ах, боже мой! (исп.) — воскликнула тетушка. — Этот крабик только восстал из мертвых — и вот уже снова мечется, словно на песчаной отмели, и собирается помереть во второй раз!

Все рассмеялись.

— Но Лиз права, — заметила Фенелла.

Оставив больную отдыхать, они пошли вниз, где отец Сильвестра готовил свой подсластитель мира, а Карлос подавал праздничную еду. Сильвестр отметил про себя, что отец бледен и напряжен, но, возможно, ему просто показалось, поскольку сейчас черти мерещились ему буквально повсюду.

Когда после ужина они сидели рядом у камина, отец снова вернулся к той теме.

— Маленькая Лиз действительно права, — произнес он. — Если не останется людей, которые из христианского долга будут заботиться о нуждающихся, то должны быть те, кто сделает это из человеколюбия, — чтобы таким образом покаяться и примириться с судьбой.

Сильвестр насторожился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего особенного. Просто мне кажется, что разумнее расплатиться за свои грехи, построив приют, нежели носить власяницы и бичевать себя, — ответил отец.

Сильвестр кивнул.

— Признаться, я удивился, что именно тебе есть что сказать о грехе и покаянии.

— Разве есть люди, которым нечего сказать по этому поводу? — удивился отец. — Как бы там ни было, мы принадлежали к числу тех, кто хотел, чтобы наступила новая эпоха. Будем ли мы теперь в числе тех, кто помешает новой эпохе бросить своих на произвол судьбы?

— Люди уже брошены, — сказала Фенелла. — После разрушения приюта мы с Лиз продолжали развозить хлеб, но мы не можем сделать и доли того, что делали люди из «Domus Dei». Нам нужно больше помощников, больше денег, место, где можно ухаживать за больными…

Отец Сильвестра обернулся к Энтони:

— Тебе снова скоро уезжать, верно?

— Я давно должен был уехать, — ответил Энтони. — К тому же я все равно ничего не понимаю в человеколюбии. Но я сделаю Фенхель повозку побольше и буду присылать ей деньги.

— А ты? — Отец встретился взглядом с Сильвестром. — Тебе тоже нужно возвращаться?

— Я останусь здесь, — сказал Сильвестр. — Я не вернусь ко двору, поэтому готов взяться за любое дело, где нужна моя помощь. Доход, который мне приносит баронство, не велик, но тем не менее я могу помочь.

— Тогда давайте пристроим к этому дому еще один, — предложил отец. — Пристанище для стариков и больных, даже если мы никогда не сможем заменить то, чем был для этого города «Domus Dei».

— Dios mio, когда же этот человек поймет, что он сам стар и слаб, а? Поймет ли он наконец, что сам смертен и не может растрачивать силы бесконечно?

Энтони мимоходом коснулся руки тетушки.

— Но здесь еще остаются Сильвестр и Лукас. И я буду приезжать, так часто, как только смогу.

— Поклянись, что действительно так и поступишь, — попросила она и закатила глаза. — Сильвестр и тюлень Люк — сущие дети.

Энтони очаровательно улыбнулся.

— Вам я могу поклясться в чем угодно. Дома строить у меня получается больше, чем любить людей, а Сильвестр — самый взрослый человек из всех, кого я знаю.

И, обратившись к Фенелле, мягко произнес:

— Я поеду завтра, да?

— Нет, ты не сделаешь этого! — вмешался Сильвестр. — Я ведь имею право надеяться, что мой друг будет присутствовать на моей свадьбе!

Энтони замер всего на миг.

— Разумеется, — галантно, словно придворный, ответил он. И лишь взгляд его бронзовых глаз вцепился в Сильвестра и не отпускал, будто задавая вопрос. Впервые в жизни Сильвестр отвернулся от него.

Ночью Ханна спросила его о том же:

— Ты уверен, что хочешь этого?

— В чем дело, Ханна? Разве я просил бы тебя стать моей женой, если бы не хотел этого?

— Ты никогда и ничего не был мне должен, — произнесла она. — И сейчас не должен. Ты подумал о том, что Энтони отправляется на войну? Он может пасть в бою, Сильвестр. Он может умереть.

Сердце Сильвестра гулко стучало в тишине.

— Никогда больше не говори так, — выдавил он из себя. — Ты обязана всегда помнить: что бы ни случилось с Энтони, это же случится со мной. Мы с Энтони одно целое.

— Ни в коем случае, — спокойно возразила Ханна. — Даже если вы в некотором роде похожи — один широкий, другой худощавый, один светлый, другой темный, один красивый, как картинка, а другой — совсем не такой. Две стороны одной медали. Однако вы не одно целое, иначе вы могли бы иметь одну женщину. Что же до меня, то я желаю Энтони долгой жизни, и для меня нет счастья большего, нежели выйти за тебя. Просто я боюсь, что женщина, которую ты любишь, однажды будет свободна и ты пожалеешь о том, что связан.

Поскольку Энтони торопился вернуться на корабль, Сильвестра и Ханну обвенчали сразу в начале мая. Робко высказанное пожелание отца пригласить Джеральдину из-за спешки удовлетворить не смогли, и Сильвестр был этому рад. Все равно не было ни подарков, ни большого праздника — деньги нужны были для другого. Днем раньше отец купил участок земли, граничивший с его, чтобы как можно скорее начать строительство нового дома.

Молодоженов от церкви Святого Фомы провожала только семья, бросая в них ботинки, что должно было принести счастье. Карлос вынес свое жаркое, приготовленное на вертеле, а позже скрипач и флейтист заиграли танцевальную музыку. То, что женщина в платье цвета охры должна быть его, казалось Сильвестру невероятным, как бывало в их детских историях, которые какое- то время считались достоверными, но потом иллюзия разрушалась, поскольку начиналось что-то новое.