Александр Авраменко - Красно Солнышко

Едва Ярило небо осветил, собираться стали: выбрали лучших коней, доспехи, оружие. Собрали провизию. После обеда двинулись. И Путята-жрец с ними. Он, пока гуроны славянский язык учили, их молву освоил. Ну да для того, кто помимо родной ещё два наречия ведает, латынь и ирландский говор, четвёртая речь не так и сложна. Во всяком случае, объясниться мог. Перевезли посланцев на ту сторону одного из озёр, раньше в те места руки не доходили добраться, а теперь вот путь показали. Как приплыли, так и ахнули – прямо от воды начинаются те самые Великие равнины, о которых речь шла. Вскинул всадник передний шест со шкурой телёнка бизона, в цвет мира выкрашенной, белый. Чуть ниже шкуры – пояс висит. Правда, не племенной вампум заговорённый, а княжий. Алого сафьяна, с бляшками золотыми и серебряными дивной работы. Ради такого Гостомысл свой с праздничного кафтана пожертвовал на благое дело. Вожди меднокожие как подарок увидели, так и рты открыли – чудо невиданное! Не ракушки да бусы, а металл непонятный. Прежде незнакомый.

Позади всадника Брячислав едет. Возле – Слав-Волк на туре буйном. Рядом с ним – десяток воинов. Потом женщины. Йолла с оружием. Изготовил кузнец ей оружие по руке, как подарок побратиму на свадьбу. Далее – опять воины и две телеги, на коих припасы дорожные да подарки вождям племён и богу Маниту. Замыкают колонну опять же воины. Доспехи пока не надевают. Лишь оружие на поясах да у сёдел. Едут в рубахах белых, вышитых узорами алыми, у всех знак Громовника на груди. Един знак – одно племя. Брячислав повелел пока латы скрывать.

Ходко идут. Куда быстрее пешего. Телеги путь не сдерживают, быки шагают, веса не чуя. Лошадей никто не гонит. Идут привычным ходом. Псы и вовсе, взяли двоих – волка и волкодава, носятся вокруг каравана великого, ранее в этих краях не виданного. Передвигаются от водоёма к водоёму. Становятся на ночёвку – варят кашу, благо топлива хватает, навоза от туров солнышко насушило много. Воистину, стада неисчислимые здесь пасутся… Чем дальше на полдень, тем теплее становится. Трава гуще, но лесов нет. Впрочем, и без них дичи хватает. Главное – вода в достатке. А с умением и хваткой уж точно не оголодаешь. Так что идёт по равнине Великой караван, не бедствует.

Примерно на полпути, через две недели стали встречать попутчиков, в ту же сторону двигающихся. Такие же точно отряды по сотне воинов и десятку дев. Только пешие все. Хотя тоже несут знак мира и пояс на шесте. В одеждах праздничных, замшевых, узорами изукрашенных. Не ведают меднокожие лошадей. Нет их на равнинах Великих. Не водятся. И потому застывают, изумлённые, краснокожие воины и девы, увидев людей со светлой кожей и такими же светлыми волосами на зверях невиданных. А пуще того – при виде всадника на могучем туре, владыке равнин, послушном своему повелителю, словно пёс. Да и собаки у чужаков тоже невиданные. Громадные, под стать самим людям, да ещё и волк с ними бежит послушный, ручной. Падают ниц при виде чужих белолицых людей меднокожие люди, вжимаются в землю, пока не проследует мимо караван.

Наконец вышли посланцы племени славянского к реке огромной, широкой, края не видать. Воды неспешно несёт к морю дальнему та река. Пошли вверх по течению, как им рассказано было. И к вечеру второго дня пути явились в условленное место. Два дня до Совета большого оставалось. Но занято оказалось то место, на котором хотели остановиться чужаки, хотя ранее принадлежало племени гуронов. Заняли его сенека, похваляющиеся, что теперь они хозяева земли, принадлежащей прежним владельцам. При виде ужасных зверей задрожали захватчики, но не стали белокожие ссориться или требовать чего-либо. Разбили лагерь посреди становища огромного на свободном месте, не выказывая ни удивления, ни страха, ни любопытства. Спокойно, как полагается сильным людям. Сбежались меднолобые со всех краёв, смотрят на пришельцев невиданных, вполголоса обсуждают между собой зверей, на которых те явились, одежды из шкур невиданных белых, словно знак мира из телёнка турьего, необычного покроя, пояс-вампум, символ племени, тоже чудесный, оружие их. Углядели среди бляшек золотых символ гуронов, загомонили вдруг, всполошились. Переговариваются, глядя на стать воинскую – самый малый из чужих ростом выше любого из местных обитателей мира на голову. Самый высокий – на две. Вигвамы поставили чужаки неведомые тоже необычные – не островерхие, а квадратные и прямоугольные из выделанного меха невиданного зверя величины неописуемой, ибо швов не видно. Цельные полотнища у них. Гигантский, видимо, зверь, коли квадраты огромные, целиком вырезанные из животного. Знать, сильны не по-людски они. И звери их, на коих те явились, большие, выше человека, с волосами длинными спереди и сзади, до травы сочной свисающими. Девы у них – кто так же светловолосы и ростом велики, но гибки в стане, будто ивы прибрежные, кто из племени северных пастухов, а кто и вовсе неведом – волос длинный, чёрный, а лицо светлое, как у прочих. И одна красавица из племён, здесь обитающих, с вождём их, похоже. Поскольку прочие слушаются того человека. Но самое главное – тот, кто ехал на могучем бизоне, боге прерий, огромен и могуч, словно сам Маниту… Пощупать бы их мешки, попробовать женщин, сравниться силой, да знак мира над ними висит вместе с вампумом. Знают пришельцы обычаи племён. Значит, надо ждать решение Совета. Что тот постановит. Благо всего два дня осталось до полной луны. Тогда соберутся вожди в круг, выкурят трубку мира, выслушают предзнаменования шаманов, начнут решать вопросы, накопившиеся за десятилетие. А пока – только ждать и смотреть.

…Бум. Бум. Ба-ба-бум! Грохнули большие барабаны, отбивая ритм. Закружились в ритуальном танце шаманы племён, стуча колотушками в свои бубны, закричали дикими голосами, к духам предков взывая. От белокожих пришельцев в круг волшебства никто не вошёл. То ли не знает их колдун плясок ритуальных, то ли противно ему. Внимают вожди пляске, склоняют в ритм ударам больших барабанов голову в парадных узорах из орлиных перьев. Занял место, раздвинув молча двоих самых сильных вождей, и белолицый вождь с плечами широкими. Зашипели было вожди, завращали глазами свирепо, пытаясь призвать наглеца к порядку, да тот просто взглянул на них очами светлыми, страшными, из которых сама смерть наружу глянула, приглашая присоединиться смельчаков на полях охоты к её воинам, и мгновенно затихли вожди. Исполнили древний закон, который требует мира.

А шаманы уже диким стоном кричат, нечеловеческими голосами вещают зловещие пророчества. И ничего хорошего не обещают их слова никому: засухи, голод, мор. Хоть бы кто поведал приятное уху: мир, урожай, здоровье и счастье – нет, в один голос колдуны лишь плохое пророчат. Кончили шаманы свои пляски. Попадали на утоптанную их ногами площадку, лежат недвижно, лишь облитые потом обильным груди вздымаются. Бросились к ним воины племён, чтобы вынести прочь, пусть отдохнут великие волшебники, да вдруг вышел в центр шаман белоликих, в своей белой одежде, руки вскинул к небесам, и грянул вдруг гром из вышины, пронёсся вихрь над головами, срывая парадные уборы из окрашенных кровью перьев. Не бывало такого доселе. Никогда! Чтобы ветер Маниту обиделся на детей своих?! А чужой шаман вновь руки воздел, и с неба бездонного хлынул ливень, мгновенно костры шаманов потушил, прибил пыль, ногами плясунов поднятую. И по мановению руки белого шамана так же мгновенно утих. Лишь ещё белее стал шаман, показав свои чудеса, да на лбу пот крупный выступил, но на ногах стоит твёрдо. Не падает.