Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 12

Нетрудно понять, что при таком положении вещей Кливленд не имел особого желания появляться на людях, сознавая, что он способен внушить лишь смешанные чувства любопытства и ужаса. Любимым местом его прогулок были боковые приделы собора святого Магнуса, из которых только один, восточный, был открыт для богослужения. Это величественное древнее здание, которому удалось счастливо избежать разрушений, сопровождавших разгул первых лет Реформации, и по сей день сохраняет отпечаток своего былого великолепия. Придел, где совершается церковная служба, отделен решеткой от главного нефа и от западной части храма, и повсюду царят такие чистота и порядок, каким могли бы позавидовать даже горделивые громады Уэстминстерского аббатства и собора святого Павла.

В этой-то внешней части здания Кливленду и дозволено было прогуливаться, главным образом потому, что тогда стража должна была следить только за одним выходом и, не слишком утруждая себя, имела возможность предотвратить всякую попытку узника к бегству. Да и самый характер здания хорошо подходил к мрачному душевному состоянию Кливленда. Высокие своды опирались на ряды массивных колонн саксонской архитектуры, четыре из которых, самые мощные, некогда поддерживали высокую колокольню; давным-давно обрушившаяся, она была впоследствии восстановлена, но в искаженном и словно обрубленном виде. Свет проникал в восточный придел через высокое, выдержанное в строгих пропорциях и богато украшенное готическое окно, а плиты пола были испещрены надписями на различных языках, указывавшими могилы благородных оркнейцев, в разные времена погребенных в священных приделах храма.

Здесь-то и прогуливался Кливленд, размышляя о событиях своей безрассудной и преступной жизни, которая, весьма вероятно, уже близилась к насильственному и позорному концу, тогда как он был еще в полном расцвете своих сил. «Скоро и я, — говорил он себе, глядя на могильные плиты, — буду, подобно этим мертвецам, лежать в земле, но слуга Господень не прочитает молитвы, рука друга не начертит надписи, и гордый потомок не высечет родового герба над могилой пирата Кливленда. Мои побелевшие кости будут в цепях раскачиваться на виселице где-нибудь на пустынном берегу или одиноком утесе, который станут из-за меня считать проклятым и приносящим несчастья. Старый моряк, проходя тем проливом, покачает головой, назовет мое имя и расскажет о делах моей жизни в назидание своим молодым товарищам. Но Минна, Минна! Что ты подумаешь, когда узнаешь постигшую меня участь? О всемогущее небо, сделай так, чтобы весть эту поглотил самый глубокий водоворот между Керкуоллом и Боро-Уестрой и она никогда не достигла бы до ее слуха! О праведный Боже, лучше было бы нам никогда не встречаться, если не суждено уже больше встретиться!»

С этими словами он поднял глаза и увидел стоявшую перед ним Минну Тройл. Лицо ее было бледно, волосы выбились из-под капюшона, но взгляд был спокоен и тверд и хранил обычное выражение величественной печали. На ней был тот же плащ, в который она закуталась, покидая судно. Первым чувством Кливленда было изумление, затем его сменила радость, смешанная со страхом. Он готов был закричать, готов был броситься к ее ногам, но она остановила его, приложив палец к губам, и произнесла тихим, но повелительным тоном:

— Осторожно… за нами следят… там, за дверью, люди… они с трудом впустили меня… Я не смею долго здесь оставаться, а то им покажется… они смогут подумать… О Кливленд, я решилась на все, чтобы спасти вас!

— Спасти меня? Увы, бедная Минна! — воскликнул Кливленд. — Спасти меня невозможно. Довольно того, что я снова увидел вас — хотя бы для того, чтобы сказать вам навек прости!

— Да, мы должны проститься навек, — ответила Минна, — ибо судьба и ваши преступления разлучили нас навсегда. Кливленд, я видела ваших товарищей. Что мне к этому еще прибавить? Сказать, что я знаю теперь, что такое пират?

— Вы были во власти этих негодяев! — воскликнул, содрогаясь от ужаса, Кливленд. — И они посмели…

— Нет, Кливленд, — возразила Минна, — они ничего не посмели — ваше имя подействовало на них как заклятье. И одна только эта власть над волей свирепых бандитов — только она одна напомнила мне о доблестях, которыми в мечтах наделяла я когда-то моего Кливленда!

— Да, — гордо ответил Кливленд, — мое имя имеет — и всегда будет иметь — власть над ними, даже когда они отдаются необузданным страстям, и если бы они посмели оскорбить вас хоть одним грубым словом, о, они узнали бы… Но что за безумные мысли… ведь я узник!

— Сейчас вы станете свободны! — воскликнула Минна. — Ваша жизнь, жизнь моего дорогого отца — все требует вашего немедленного освобождения. У меня есть план, как это сделать, и если выполнить его смело, он не может не удаться. Уже смеркается: завернитесь в мой плащ, и вы свободно пройдете мимо стражников. Я дала им на вино, и теперь они о вас и не думают. Спешите к Лох-оф-Стеннису и скрывайтесь, пока не забрезжит день, а тогда разведите дымный костер там, где суша, вдаваясь с обеих сторон в озеро, почти разделяет его надвое у Бройзгарского моста. Ваше судно находится недалеко от этого места и вышлет за вами шлюпку. Нельзя терять ни минуты!

— Но вы, Минна? Если этот безумный план удастся, — сказал Кливленд, что тогда станется с вами?

— За участие в вашем побеге, — ответила девушка, — меня оправдает перед лицом Всевышнего чистота моих намерений, а в глазах людей — спасение моего отца, чья судьба зависит от вашей.

В немногих словах сообщила она Кливленду, как судно их было захвачено пиратами и к каким это привело последствиям. Кливленд возвел к небу глаза и воздел руки в порыве благодарности за спасение сестер из рук его преступных товарищей и поспешно прибавил:

— Да, вы правы, Минна, я должен бежать во что бы то ни стало, хотя бы ради безопасности вашего отца. Итак, мы расстаемся, но я верю, что не навеки…

— Навеки! — ответил ему голос, исходивший словно из-под сводов склепа.

Минна и Кливленд вздрогнули, оглянулись по сторонам, а затем с удивлением посмотрели друг на друга. Обоим показалось, что эхо старинного здания повторило последнее слово Кливленда, однако произнесено оно было слишком выразительно.

— Да, навеки! — произнесла Норна из Фитфул-Хэда, выступая из-за одной из тех массивных саксонских колонн, что поддерживали своды собора. — Здесь встретились нога в крови с кровавой дланью. Счастье для вас обоих, что зажила рана, из которой вытекла эта кровь. Счастье для вас обоих, а особенно для того, кто пролил ее. Итак, здесь вам суждено было встретиться, но встречаетесь вы в последний раз!

— О нет, — воскликнул Кливленд, порываясь взять Минну за руку, разлучить меня с Минной, пока я жив, может только ее собственная воля!