Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 12

Услышав эти слова, Минна глубоко вздохнула, а Магнус продолжал:

— Ты вздыхаешь о том же, дитя мое? Ну что же, это заблуждение доброй половины человеческого рода; только бы не стало оно и твоим уделом.

Другой подавленный вздох словно подтвердил, что совет этот был дан слишком поздно.

— Мне кажется, что ты так же боишься Норны, как и твоя сестра, продолжал Магнус, вглядываясь в бледное лицо Минны. — Если так, то скажи только слово, и мы повернем обратно и помчимся, словно бакштагом, со скоростью пятнадцати узлов.

— Да, сестра, ради всего святого, — взмолилась Бренда, — вернемся домой! Ты ведь знаешь… ты помнишь… ты должна понимать, что Норна ничем не может помочь тебе.

— Это правда, — еле слышно ответила Минна, — но я не уверена… Она может ответить на один вопрос… вопрос, который только несчастный посмеет задать несчастному.

— Ну нет, — возразил Магнус, который из всего сказанного расслышал только последнее слово, — моя родственница не такова, чтобы отказать в помощи несчастному. Доход она имеет изрядный — как на Оркнейских островах, так и у нас, и немало платят ей полновесных лиспандов масла. Но львиная доля всего достается бедным, да и стыдно должно быть тому шетлендцу, который жалеет подать милостыню. Остальное она тратит, не знаю как, во время своих странствий по островам. Но вас позабавит и ее жилище, и Ник Стрампфер, которого она прозвала Паколетом. Многие считают его дьяволом, но только он настоящая плоть и кровь, как и все мы, и отец его жил на острове Грэмсей. Да, рад я буду снова увидеть Ника.

Пока Магнус разглагольствовал таким образом, Бренда, хотя и не одаренная столь пылким воображением, как ее сестра, но обладавшая зато более здравым житейским смыслом, обдумывала возможное влияние предстоящей встречи с Норной на здоровье Минны. В конце концов она решила переговорить с отцом наедине при первом же удобном случае, который представится во время их дальнейшего путешествия, и подробно рассказать ему все обстоятельства их ночного свидания с Норной, которое считала наряду с другими тревожными событиями, одной из причин угнетенного состояния Минны. Пусть отец сам рассудит, следует ли им ехать дальше к столь необычайной женщине и тем самым, быть может, подвергать расстроенные нервы Минны еще новому потрясению.

Но как раз, когда она пришла к подобному решению, Магнус одной рукой смахнул крошки с расшитого камзола, а другой — поднял в четвертый раз кубок разбавленного водой бренди, с важностью осушил его за успех путешествия и приказал собираться в дальнейший путь. Пока седлали пони, Бренда не без труда сумела дать понять Магнусу, что ей нужно поговорить с ним наедине. Это чрезвычайно удивило простодушного шетлендца, который в тех редких случаях, когда дело действительно требовало соблюдения тайны, мог быть нем как могила, но в обычной жизни настолько не любил скрытности, что самые важные свои дела обсуждал всегда совершенно открыто, в присутствии всей семьи, включая и челядь. Но еще больше изумился он, когда, намеренно очутившись вместе с Брендой «в кильватере», как он выразился, прочих всадников, он услышал из ее уст о ночном появлении Норны в Боро-Уестре и о тех потрясающих событиях ее жизни, о которых она поведала сестрам, к величайшему их удивлению. Долгое время он не мог произнести ни слова и ограничивался одними восклицаниями, но в конце концов разразился тысячью проклятий по адресу безумной родственницы, вздумавшей рассказать его дочерям такую ужасную повесть.

— Мне часто говорили, — произнес наконец Магнус, — что она помешанная, несмотря на всю свою мудрость и умение предсказывать погоду, но теперь, клянусь костями моего тезки-мученика, я сам начинаю этому верить. И куда нам теперь держать курс — сам не знаю, словно потерял компас. Узнай я все это раньше, еще до того, как мы двинулись в путь, я, пожалуй, остался бы дома, но когда мы заехали так далеко и Норна уже ждет нас…

— Ждет нас, отец! — воскликнула Бренда. — Но как это может быть?

— Как — не могу тебе объяснить, но та, которая знает, с какой стороны подует ветер, знает также, по какой дороге собираемся мы к ней ехать. А гнева ее вызывать не следует. Быть может, именно она наслала эту напасть на мою семью после размолвки, что произошла у нас из-за Мордонта, а если так, то в ее власти и снять чары. И она снимет их, а если нет, так я сумею ее заставить… Но сначала надо поговорить с ней по-хорошему.

Убедившись, таким образом, что они будут продолжать свое путешествие, Бренда решилась спросить у отца, правду ли рассказала им о себе Норна. Он покачал головой, с горечью пробормотал что-то и в кратких словах сообщил ей, что все, что касается ее увлечения чужестранцем и смерти отца, случайной и невольной причиной которой она оказалась, — печальная и бесспорная истина.

— Что же касается ребенка, — прибавил Магнус, — я так никогда и не узнал, что с ним сталось.

— Ребенка! — воскликнула Бренда. — Она ни слова не сказала нам о ребенке!

— Эх, отсохнул бы у меня язык, прежде чем я заикнулся об этом! Да, вижу я, что мужчине, хоть молодому, хоть старому, так же трудно скрыть что-либо от вас, женщин, как угрю остаться в своей яме, когда его ловят петлей из конского волоса: рано или поздно, а рыбак выгонит его из убежища и захлестнет поперек туловища.

— Но ребенок, ребенок, — настаивала Бренда, желавшая узнать все подробности ужасного происшествия, — что случилось с ребенком?

— Его увез, должно быть, этот негодяй Воан, — ответил Магнус, и резкость его тона доказывала, как тяжело ему говорить об этом.

— Воан? — переспросила Бренда. — Возлюбленный бедной Норны? Что это был за человек?

— Вероятно, такой же, как и все люди, — ответил старый шетлендец. — Я, впрочем, не видел его ни разу в жизни. Он посещал в Керкуолле все больше шотландские семьи, а я держался добрых старых норвежцев. Да, если бы Норна оставалась всегда в кругу сородичей, а не водила компании со своими шотландскими знакомыми, она и не встретилась бы с Воаном и дело могло бы принять совсем другой оборот. Но тогда и я не встретил бы твоей дорогой матери, Бренда, — прибавил он, и в больших его голубых глазах сверкнула слеза, — а это лишило бы меня и краткого незабываемого счастья, и долгого-долгого горя.

— Норна не могла бы вам заменить покойную матушку и быть для вас такой же верной спутницей и подругой — так по крайней мере мне кажется, судя по тому, что я слышала, — произнесла после некоторого колебания Бренда, но Магнус, растроганный воспоминаниями о любимой жене, отвечал ей с большей мягкостью, чем она ожидала.

— В те времена, — сказал он, — я готов был жениться на Норне. Это положило бы конец старой распре и помогло бы заживить старые раны. Все наши сородичи желали этого, и в тогдашнем моем положении — ведь в то время я еще не встретился с твоей дорогой матушкой — у меня не было никаких основании противиться их советам. Не суди о Норне и обо мне по нашему теперешнему виду. Она была молода и красива, а я — резв, как горный олень, и мало думал о том, в какую гавань держать курс, ибо много их, полагал я, найдется у меня с подветренной стороны. Но Норна предпочла этого Воана, и, как я уже говорил тебе, то было, быть может, самое большое благо, которое она могла для меня сделать.