Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 18

Втайне неуклонно стремясь к этой цели, она отказалась поступить так, как в течение этих дней несколько раз предлагал ей Хэмиш: пуститься в путь вместе, чтобы с его помощью водвориться в новом жилище. Для этого отказа она приводила причины, представлявшиеся настолько сообразными всему ее складу, что сын не стал ни тревожиться, ни досадовать. «Не понуждай меня, — сказала она, — за одну такую короткую неделю расстаться и с единственным сыном и с местом, где я прожила столько лет! Пусть глаза мои, затуманенные слезами, по тебе пролитыми, хоть недолго еще полюбуются Лох-Оу и Бен-Круханом».

Хэмиш тем охотнее согласился уступить матери в этом не столь уж важном вопросе, что двум-трем женщинам, жившим в соседней долине, тоже предстояло переселиться во владения начальника их сыновей, и, казалось, было решено, что Элспет примкнет к ним, когда они направятся к новому своему местожительству. Таким образом, у Хэмиша создалось пред-ставление, что ему удалось одновременно ублажить мать и обеспечить ей безопасность в пути. Но сама Элспет втайне лелеяла совсем иные мысли и намерения.

Срок окончания отпуска Хэмиша быстро приближался, и не раз он порывался уйти из родного дома заблаговременно — так, чтобы не спеша, загодя добраться до Дамбартона — города, где квартировал штаб его полка. Но мольбы матери и его собственное желание подольше пробыть в местах, сызмальства знакомых и дорогих ему, а более всего твердая уверенность в своих силах и в быстроте своих йог заставили Хэмиша отложить отъезд до шестого дня — последнего, самого последнего, который он еще мог позволить себе провести с матерью, если действительно был намерен соблюсти поставленное ему условие.

Накануне того дня, когда Хэмишу предстояло отправиться в полк, он, захватив с собой удочку, под вечер спустился к реке, чтобы в последний раз доставить себе любимое развлечение и вдобавок поужинать вместе с матерью немного получше, чем обычно. Рыболов он был умелый и, как всегда, преуспел — поймал крупного лосося. На обратном пути с ним произошел странный случай, который ему, как он сам это поведал позднее, показался дурным предзнаменованием, хотя, по всей вероятности, именно его разгоряченная фантазия вкупе с пристрастием его соотечественников ко всему чудесному побудили его придать суеверное значение какому-то весьма заурядному и незначительному обстоятельству.

На дороге, по которой Хэмиш шел домой, он с удивлением увидел человека, одетого и вооруженного так, как он, на старинный лад. Сперва ему пришло в голову, что прохожий принадлежит к тем же войскам, что и он. Эти войска, завербованные агентами правительства и вооруженные так, как это было предписано самим королем, не подлежали наказанию за нарушение статутов, возбранявших горцам носить их национальную одежду и вооружение. Но когда Хэмиш ускорил шаг, чтобы догнать того, кого он счел своим товарищем по оружию, и предложить ему на другой день вместе пуститься в путь, он с изумлением увидел, что тот носит белую кокарду — роковой знак, строжайше запрещенный в Горной Шотландии. Пришелец был высокого роста, и оттого, что очертания его фигуры были расплывчатыми, казался еще выше, а способ, которым он передвигался— он не шел, а скорее скользил, — внушил Хэмишу суеверные, устрашающие догадки о таинственной природе этого существа, озаренного тусклым вечерним светом. Хэмиш уже не пытался догнать незнакомца, а довольствовался тем, что не терял его из виду, считая, по столь распространенному у горцев поверью, что сверхъестественным существам, которые иногда являются человеку, нельзя докучать, пытаясь войти с ними в общение, но вместе с тем нельзя и избегать их присутствия, а нужно всегда предоставлять им самим решать, станут ли они скрывать или, напротив, откроют свои тайны сообразно власти, им присвоенной, или же миссии, на них возложенной.

Дойдя до того места, где тропинка сворачивает к хижине Элспет, незнакомец поднялся на пригорок у дороги и, судя по всему, стал дожидаться Хэмиша. Тогда, видя, что ему никак не избежать встречи с существом, возбуждавшим в нем смутные подозрения, юноша призвал все свое мужество и остановился у пригорка, на котором стоял незнакомец; тот сначала указал ему пальцем на хижину Элспет, затем властным движением головы и одновременно руки, казалось, запретил ему к ней направляться; наконец простер руку к дороге, ведущей на юг, словно требуя, чтобы Хэмиш немедленно свернул туда. Минуту спустя фигура в пестром тартане исчезла — Хэмиш не употребил слова «исчезла», так как в том месте было столько скал и сухостоя, что незнакомец мог притаиться за ними, — но сам он был убежден, что видел дух Мак-Тевиша Мхора и что дух грозно приказывал ему тотчас уйти в Дамбартон, не дожидаясь утра, не заходя в хижину матери. И в самом деле, мало ли разных случайностей, которые могли задержать его в пути, особенно там, где есть переправы. Поэтому Хэмиш тотчас же бесповоротно решил, что хоть он и не уйдет, не попрощавшись с матерью, пробудет он у нее не дольше, чем нужно, чтобы проститься; наутро же, еще до того как солнце взойдет, он, думалось ему, уже успеет пройти много миль по дороге в Дамбартон. Рассудив так, он спустился по тропинке и, войдя в хижину, прерывистым, взволнованным голосом, выдававшим душевное смятение, объявил матери, что тотчас отправится в путь. Ему показалось несколько странным, что Элспет не стала препираться по этому поводу, а только принялась упрашивать его закусить, прежде чем он расстанется с ней навсегда. Он поел торопливо и молча, думая о предстоящей разлуке и все еще не веря, что ему не придется напоследок выдержать жаркий бой с ее материнским чувством. Но, к великому изумлению Хэмиша, мать спокойно наполнила до краев его чашу.

— Иди, сын мой, — молвила она, — раз уж твое решение непоколебимо. Но сперва стань еще раз на прощание у очага твоей матери, где огонь угаснет задолго до того, как твоя нога снова ступит сюда.

— За ваше здоровье, матушка, — сказал Хэмиш, — и за то, чтобы мы снова свиделись в полном благополучии, вопреки всем вашим словам.

— Лучше бы нам не расставаться, — молвила мать, пристально глядя на сына, залпом опорожнившего чашу: он счел бы дурной приметой оставить хотя бы каплю на донышке. — А теперь, — пробормотала она сквозь зубы, — иди, если сможешь.

— Матушка, — сказал Хэмиш, ставя пустую чашу на стол, — ваш напиток приятен на вкус, но вместо того, чтобы придавать силу, он ее отнимает.

— Это только поначалу так, сын мой, — ответила Элспет. — Ляг вот сюда, на мягкую постель из свежего вереска, закрой глаза; ты соснешь часок, и этот сон придаст тебе больше сил, чем если б ты проспал три долгие ночи, слитые в одну.