Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 18

Легенды эти припомнились священнику, когда он остался в этих местах один. Он с грустью улыбнулся, подумав о непоследовательности природы человеческой, и стал размышлять о том, сколько есть храбрецов, которые под воинственные звуки волынки в ту же минуту очертя голову ринулись бы на примкнутые штыки, как разъяренный бык кидается на противника, но, возможно, побоялись бы встречи с этими воображением порожденными страшными видениями, тогда как он, человек мирный и во всякого рода передрягах отнюдь не проявлявший большой силы духа, сейчас без всяких колебаний пустился на этот риск.

Обведя глазами унылую, мрачную теснину, он мысленно согласился с тем, что она — подходящее обиталище для тех духов, которые, как гласит молва, приверженны уединению и мраку. Ущелье было до того глубоко и узко, что полуденное солнце едва могло заронить туда свои лучи и лишь скудно осветить ими хмурые воды, которые протекали по его извилинам, чаще всего едва слышно; лишь местами, с шумом разбиваясь о скалы или о валуны, казалось, твердо решившие преградить им путь, угрюмо рокотали темные струи. Зимою или в дождливую пору река превращалась в бушующий, пенящийся поток, переворачивавший и оголявший мощные обломки скал, которые в то время года, о котором здесь идет речь, скрывали обмелевшую речку от взгляда путника и будто хотели совершенно ее запрудить. «Не приходится сомневаться, — подумал священник, — что вот эта горная речка, внезапно вздувшаяся вследствие смерча или сильной грозы, нередко бывала причиной тех несчастных случаев, какие впоследствии, из-за того что они произошли в ущелье Алого Плаща, приписывались злым чарам таинственного духа».

Едва только он это подумал, как услыхал женский голос, неистово, пронзительно вопивший: «Майкл Тайри! Майкл Тайри!» С изумлением и не без опаски осмотрелся он вокруг; сперва он вообразил, что злой дух, существование которого он так упорно отрицал, вот-вот появится, чтобы покарать его за неверие Но этот страх владел им не дольше минуты и не помешал ему твердым голосом вопросить: «Кто меня зовет? Кто ты такая?»

— Та, что идет в тоске и горе между жизнью и смертью, — ответствовал голос, и произнесшая эти слова рослая женщина вышла из-за обломков скал, скрывавших ее от глаз.

Когда она подошла поближе, священник увидел перед собой существо, которому высокий рост, яркий, с преобладанием алого цвета, тартановый плащ, властная поступь, иссеченное морщинами лицо и дико сверкавшие из-под чепца глаза придавали разительное сходство с духом этой горной долины, каким его себе обычно представляли. Но мистер Тайри мгновенно узнал в ней Женщину под деревом — вдову Мак-Тевиша Мхора, лишившуюся своего чада мать Хэмиша Бина. Я не решусь сказать, не предпочел ли бы священник оказаться лицом к лицу с самим Алым Плащом, чем так внезапно столкнуться с Элспет, на душе у которой было тяжкое преступление и неизбывное горе. Он невольно придержал лошадь и, покуда она, размашисто шагая, не подошла к нему вплотную, пытался собраться с мыслями.

— Майкл Тайри, — сказала она, — глупые кумушки Клахана почитают тебя за божество; будь им для меня, скажи, что сын мой жив. Скажи мне это, и я тоже буду тебе поклоняться, в седьмой день недели преклоню колена в доме, где ты собираешь молящихся, и твой бог станет моим богом.

— Несчастная, — возразил ей священник, — человек не может заключать с творцом своим сделки, как с теми, что, подобно ему самому, слеплены из праха. Ужели тебе мнится, что ты можешь вступать в переговоры с тем, кто создал землю и раскинул свод небесный, или что какие-либо твои действия, благоговение и преклонение выражающие, он сочтет достойными и примет? Он требует повиновения, а не жертв долготерпения в тех испытаниях, которые он нам ниспосылает, и не суетных даров, какие человек предлагает бренному, как и он сам, изменчивому брату своему, дабы отвратить решения, им принятые.

— Молчи, священник! — ответила доведенная до глубокого отчаяния женщина. — Не говори мне слов, начертанных в твоей белой книге. Родители Элспет были не из тех, что творили крестное знамение и преклоняли колена, как только слышался звон освященного колокола, и она знает, что на алтаре можно искупить то, что содеяно на поле брани. Были некогда у Элспет стада коров и овец, козы на скалах, скот в долинах. Она носила золото на шее и в волосах — толстые цепи, какими встарь украшали героев. Все это она рада была бы отдать священнику, все без остатка; и пожелай он получить драгоценности знатной леди, или спорран вождя столь же могущественного, как сам Мак-Каллум Мхор, Мак-Тевиш Мхор добыл бы их, ежели бы Элспет их посулила. Сейчас Элспет бедна и дать ничего не может; но Черный Аббат Инчефрея приказал бы ей стать паломницей, и плетьми исхлестать себе плечи, и в кровь изодрать ноги; и он даровал бы ей прощение, узрев, что кровь ее пролилась и тело все в ранах. Эти священники поистине имели власть, самые могущественные из людей ее признавали; великих мира сего они повергали в страх словами, исходившими из их уст, изречениями, запечатленными в их книгах, полыханьем их факелов, звоном освященных колоколов. Властители покорялись их велениям и по первому же слову священника беспрекословно освобождали тех, кого в гневе своем заточили, и они выпускали на волю невредимыми тех, кого приговаривали к смерти, чьей крови алкали. Священники эти были люди поистине могущественные; они-то имели право приказывать бедным преклонить колена, раз у них хватало силы унижать надменных властителей. А вы! Против кого пускаете вы в ход вашу силу, как не против женщин, повинных в распутстве, и против мужчин, никогда не носивших палаша? Некогда священники были как бурные потоки, что заполняют теснину и швыряют каменные глыбы друг на дружку так же легко, как мальчик играет мячом, который кидает перед собой. А вы! Вы всего-навсего подобны пересохшему в летний зной ручью; повстречается ему заросль тростника — и он изменяет свое течение; попадется на пути куст осоки — и путь прегражден. Горе, горе вам, и вы его заслужили, ибо никому вы не в силах помочь!

Священник тотчас понял, что Элспет отступила от католической веры, не приобретя взамен никакой другой, и что в ней все еще жива смутная мысль о том, что при помощи исповеди, раздачи милостыни и долгого покаяния с духовенством можно сговориться; он понял, что она верит в огромную власть священников, в ее представлении способную даже, если только умилостивить ее носителей, спасти жизнь ее сына. Сочувствуя страданиям Элспет, снисходя к ее невежеству и заблуждениям, он ответил ей весьма кротко:

— Увы, несчастная! Я молю господа, чтобы мне так же легко было убедить тебя, где именно тебе надлежит искать утешения и где оно тебе уготовано, как легко мне одним-единственным словом уверить тебя в том, что, будь Рим и все его священство еще в зените своего могущества, они не могли бы ни за щедрые дары, ни за истовое покаяние хоть бы на йоту помочь тебе или утешить тебя в великом твоем горе. Элспет Мак-Тевиш, мне тяжко сообщить весть, которую я тебе несу.