Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 20

Во время этих событий Эллисло принимает все меры для того, чтобы поднять восстание якобитов и прикрыть намечавшееся вторжение французов в пользу шевалье Сен-Жоржа. Ему неожиданно угрожает предательство со стороны человека, которого он прочит в мужья мисс Вир, сэра Фредерика Лэнгли; тот завидует его умению маневрировать и подозревает, что лэрд его надует и не выдаст за него дочь. Воспользовавшись этим обстоятельством, Вир убеждает дочь, что его состояние и жизнь находятся во власти этого ненадежного сообщника и спасти его может только ее согласие на незамедлительное заключение брака! От судьбы, которую ей уготовил отец, ее спасает внезапное появление Черного карлика; он оказывается родичем ее матери, которую когда-то нежно любил. Целый ряд несчастий, случившихся с ним из-за махинаций Вира, ввергли его в мрачную мизантропию и заставили отказаться от света. На помощь своему благодетелю является Хобби Элиот с вооруженными людьми; приходит весть о провале французской экспедиции; смущенные заговорщики рассеиваются; Вир бежит за границу, предоставив дочери полную свободу следовать влечению сердца; отшельник отправляется на поиски еще более далекого и уединенного пристанища, а Эрнсклиф и Хобби женятся на своих избранницах и счастливо устраивают свою жизнь.

Таково краткое содержание истории, в которой повествование построено необычайно искусственно. Ни герой, ни героиня не возбуждают никакого интереса, потому что это примерные персонажи, за которых никто гроша ломаного не даст. Раскрытие тайны, окружающей личность карлика и его судьбу, слишком долго откладывалось из очевидного желания оттянуть это объяснение до конца романа, и оно так скомкано, что лично нам из побуждений главного действующего лица удалось понять только одно — что он был сумасшедший и сообразно этому и действовал (легкий и быстрый способ разрешать все сложности). Что касается суетни и военной шумихи в развязке, то она достойна только фарса «Мельник и его люди» или любой новейшей мелодрамы, заканчивающейся появлением толп солдат и театральных рабочих на авансцене и полной неразберихой на заднем плане.

Мы говорили об этом романе, следуя доводу шута в пользу мастера Пены: «Взгляните на его лицо. Я могу поклясться на священном писании, что его лицо — самое скверное, что в нем есть, а если его лицо — самое скверное, что в нем есть, мог ли мастер Пена сделать что-нибудь плохое жене констебля?» Так же и мы готовы побожиться, что развитие интриги — самая слабая сторона «Черного карлика», однако, если читатель, познакомившись с ней по этому краткому очерку, считает ее терпимой, то он убедится потом, что само произведение не лишено мест, исполненных правдивого пафоса или наводящих непередаваемый ужас; места эти вполне достойны автора сцены похорон Стини в романе «Антикварий» или жуткого образа Мег Меррилиз.

Роман, занимающий три следующих тома, значительно интереснее как сам по себе, так и по его связи с историческими событиями и личностями. Его следовало бы назвать «Рассказ Кладбищенского Старика», ибо персонаж, носящий это прозвище, упоминается в романе только для того, чтобы подтвердить его авторитетом подлинность описываемых событий. Вот как о нем рассказано в первой, предварительной, главе.

По мнению большинства, он был уроженцем не то графства Дамфриз, не то Гэллоуэя и происходил от тех самых приверженцев ковенанта, подвиги иль страдания которых были излюбленной темой его рассказов. Сообщают, что когда-то он держал небольшую ферму на пустоши, но то ли вследствие понесенных на ней убытков, то ли из-за семейных раздоров уже давно от нее отказался, как отказался, впрочем, и от каких бы то ни было заработков. Говоря языком писания, он покинул дом, кров и родных и скитался по самый день своей смерти, то есть что-то около тридцати лет.

В течение всего этого времени благочестивый паломник-энтузиаст непрерывно кочевал по стране, взяв себе за правило ежегодно навещать могилы несчастных пресвитериан, погибших в схватках с врагом или от руки палача в царствования двух последних монархов из дома Стюартов. Эти могилы особенно многочисленны в западных округах — Эйре, Гэрроуэе и графстве Дамфриз, но на них можно наткнуться и в других областях Шотландии — повсюду, где гонимые пуритане пали в боях или были казнены военной и гражданской властями. Их надгробия — нередко в стороне от человеческого жилья, посреди диких пустошей и торфяников, куда, скрываясь от преследований, уходили эти скитальцы. Но где бы эти могилы ни находились, они обязательно ежегодно навещались Кладбищенским Стариком по мере того, как его маршрут предоставлял ему эту возможность. И охотники на тетеревов порою встречали его, к своему изумлению, в самых глухих горных ущельях, возле серых могильных плит, над которыми он усердно трудился, счищая с них мох, подновляя своим резцом полуистершиеся надписи и восстанавливая эмблемы смерти — обычные украшения этих незатейливых памятников. Глубоко искренняя, хотя и своеобразная набожность заставила этого старого человека отдать столько лет своей жизни бескорыстному служению памяти павших воинов церкви. На свое дело он смотрел как на выполнение священного долга и считал, что, возрождая для взоров потомков пришедшие в упадок надгробия — эти символы религиозного рвения и подвижничества их предков, он как бы поддерживает огонь маяка, который должен напоминать будущим поколениям, чтобы и они стояли за веру, не щадя живота своего.

Этот неутомимый старый паломник, видимо, никогда не нуждался в денежной помощи и, насколько известно, наотрез от нее отказывался. Правда, его потребности были очень невелики, и к тому же, куда бы ему ни доводилось попасть, для него всегда бывал открыт дом какого-нибудь камеронца, его единоверца по секте, или другого истинно религиозного человека. За почтительное гостеприимство, которое ему повсюду оказывали, он неизменно расплачивался приведением в порядок надгробий (если таковые имелись) членов семьи или предков своего хозяина. И так как странника постоянно видели за этим благочестивым занятием где-нибудь на деревенском кладбище или заставали склонившимся над одинокой, полускрытой вереском могильной плитой, с молотком, которым он ударял по резцу, пугая тетеревов и ржанок, тогда как его белый от старости пони пасся где-нибудь рядом, народ из-за его постоянного общения с мертвыми дал ему прозвище Кладбищенский Старик.

К сведениям об этом замечательном старце мы считаем возможным добавить его имя и место жительства. Имя его было Роберт Патерсон, а первую половину своей жизни он провел в Клозбернском приходе, в Дамфризшире, где он обращал на себя внимание своей глубокой набожностью и благочестием. У нас нет сведений о том, что побудило его перейти к бродячему образу жизни, описанному в романе, — домашние ли огорчения или какие-либо другие причины, — но он вел его многие годы, а примерно лет через пятнадцать закончил свое утомительное паломничество так, как описано в предварительной главе: «Его нашли на большой дороге близ Локерби в Дамфризшире в совершенном изнеможении и при последнем издыхании. Старый белый пони, его постоянный товарищ и спутник, стоял возле своего умирающего хозяина». Эта замечательная личность упоминается в сочинениях Свифта, изданных мистером Скоттом, в заметке о «Мемуарах капитана Джона Критона».