Пьер Понсон дю Террайль - Варфоломеевская ночь

— Хорошо, ваша честь, пожалуйте за мною! — сказал Оатюро.

Он немедленно провел Пибрака к себе в дом, вручил ему там связку бумаг Лашенея и рассказал Пибраку при этом, каким образом он сам овладел этими важными документами.

Пибрак провел часа два в бедной комнате Патюро, рассматривая полученные документы, а затем тщательно спрятал их под камзол и ушел, думая:

«Этого совершенно достаточно, чтобы герцог Гиз с братцами — герцогом Майнцским и кардиналом Лотарингским — отправился на Гревскую площадь».

Раздумывая о свойстве полученных документов, Пибрак дошел до Луврских ворот. Здесь он застал какого-то монаха, который умолял часового пропустить его к королю.

— Я во что бы то ни стало должен видеть короля, чтобы рассказать ему об одном приключении, имеющем отношение к королеве-матери! — ответил монах.

Пибрак вздрогнул и поспешил отвести монаха на несколько шагов в сторону. Здесь он сказал:

— Простите, ваше преподобие, но теперь уже поздно, его величество спит, и будить его без важных оснований нельзя. Поэтому потрудитесь рассказать мне, в чем дело.

Монах — это был тот самый, у которого герцог Гиз отобрал письмо Екатерины Медичи, — сообщил Пибраку о странном приключении, случившемся с ним, и в заключение сказал:

— Когда я вернулся в монастырь, отец-настоятель остался очень недоволен происшедшим и приказал мне сейчас же отправиться в Лувр, чтобы лично доложить королю все, что случилось.

— В таком случае, — сказал Пибрак, — соблаговолите прийти сюда завтра утром, и я проведу вас к его величеству. Скажите только, каков был собою дворянин, предводительствовавший всадниками, отобравшими у вас письмо?

— Он молод, высок, крепок и очень красив; через все лицо у него идет глубокий шрам.

В этот момент на колокольне пробило двенадцать часов.

— А, вот как! — сказал Пибрак. — У него шрам во все лицо? Так, так! Значит, до завтра, ваше преподобие!

Монах ушел, а Пибрак подумал:

«Этот герцог Гиз, прозванный „Балафрэ“. Но чтобы меня черт побрал, если я тут что-нибудь понимаю. Пойду-ка я к Маликану… ведь уже пробило полночь, и он освободился от своей клятвы!»

Маликан уже поджидал Пибрака, хотя в кабачке и не было огня. Но, как выразился кабатчик, «у слов нет цвета», а потому они решили из осторожности говорить, не зажигая огня.

— Мне кажется, что я догадался сам, — начал Пибрак. Наваррский король похитил королеву-мать.

— Совершенно верно, — согласился Маликан.

— Это отчаянный поступок, но… конец венчает дело!

— В этот момент всякая опасность уже миновала, наваррского короля и его добычи не догнать никому. Да и некому догонять, потому что еще никто не знает и не подозревает истины.

— Ошибаетесь, герцог Гиз уже прозрел планы наваррского короля и преследует его по пятам! — и Пибрак рассказал Маликану все, что только что узнал от монаха.

— Это неприятно, но нашему королю не помешает, — возразил Маликан, отлично знавший план Генриха. — У него все рассчитано и принято во внимание. Однако что это такое?

Они оба насторожились и в ночной тишине ясно расслышали стук копыт лошади, мчавшейся бешеным галопом. Стук становился все яснее и, видимо, близился к кабачку. У Маликана и Пибрака сердце сжалось неясным, но жутким предчувствием. Но вот стук копыт замер у дверей кабачка, и знакомый голос крикнул по-беарнски:

— Отворите!.. Скорее!..

— Господи Иисусе Христе! — простонал Маликан. — Это он! Что же случилось? — и встревоженный кабатчик поспешил отпереть дверь. — Боже мой, это вы, государь? — сказал он, увидав Генриха Наваррского.

— Да, это я. Спаси меня! Мы погибли! — крикнул Генрих и вбежал в зал кабачка. Несмотря на царившую там тьму, он различил какую-то человеческую фигуру, стоявшую посредине, и крикнул, хватаясь за шпагу: — Кто здесь?

— Друг, — ответил голос.

— Это Пибрак? Вы… все слышали?

— Я все знаю, но не я же предам своего государя! — сказал капитан королевской гвардии.

— Нет, вы не все знаете, Пибрак, потому что вы не знаете, что мы погибли! — ответил Генрих, в изнеможении бросаясь на скамью. — Не знаю, что сыграло с нами злую шутку — предательство или несчастная случайность, но, проехав Блуа, мы не нашли заказанных свежих лошадей. А в это время нас настиг отряд из пятнадцати человек, которым командовал…

— Герцог Гиз.

— Вы это тоже знаете? Каким образом? Пибрак рассказал Генриху о монахе. Выслушав его, наваррский король продолжал:

— Произошла жаркая схватка. Мои молодцы бились как львы, но враги задавили нас численностью. Лагир и Ноэ попались в руки герцога Гиза, а мне с Гектором удалось убежать. Около Парижа моя лошадь пала, и тогда Гектор отдал мне свою. Что у него за лошадь! И вот я примчался сюда. Маликан, зажги лампу и дай мне поесть, я умираю с голода.

— Но почему же вы не ехали к себе в Гасконь, государь? спросил Пибрак.

— Как, вы хотели бы, чтобы я покинул своих друзей на произвол судьбы? Ведь их ждет эшафот, от которого я должен спасти их!

Маликан принес еду и питье, и Генрих с жадностью стал утолять голод и жажду. В это время Пибрак сосредоточенно думал о чем-то. Когда Генрих утолил первый голод, капитан спросил его:

— Я вижу, что вы были замаскированы, государь. Ваша маска не развязалась в сражении?

— О, нет.

— Значит, вашего лица никто не видел?

— Никто, как никто не слыхал моего голоса.

— В таком случае никто не может доказать, что вы были в числе похитителей. Вам следует сейчас же вернуться в Лувр, государь, а завтра утром повидаться с королем.

— Сначала надо посоветоваться с королевой Маргаритой.

— Ее величества нет в Лувре.

— Как?

Пибрак достал письмо Маргариты и, подавая его, сказал:

— Королева-мать исчезла, ваше величество — тоже, королева Маргарита — тоже. Я не знал, что случилось, и потому взял на себя смелость вскрыть адресованное вам письмо.

Генрих прочел поданное ему письмо и упавшим голосом сказал:

— А ведь я так любил ее!

— Полно, ваше величество! — сказал Пибрак. — Теперь не время думать о любви. У меня в голове составился полный план спасения, и я расскажу вам его в Лувре. Идем!

Генрих, пошатываясь от усталости, встал и оперся на руку Пибрака, который сказал Маликану:

— Побывай завтра у меня; ты, может быть, понадобишься мне.

Затем они направились к Лувру. Генрих так плотно закутался в плащ, что часовой не узнал его и лишь почтительно отдал честь капитану.

Последний, по прибытии в комнату наваррского короля, сказал:

— Должно быть, вашему величеству очень хочется спать?

— Я умираю от усталости!

— Тем не менее вам придется пересилить ее, государь, и просмотреть вместе со мной вот эти бумаги, — с этими словами Пибрак выложил перед Генрихом бумаги, взятые у Патюро, и прибавил: — На сто пистолей здесь достаточно, по крайней мере для того, чтобы снести голову герцогу Гизу.