Александр Мазин - Язычник

Прилетело еще несколько камней.

Новгородцы, не видя отпора, осмелели. Прихлынули к стенам, ударили в ворота. Многие знали, что князь с дружиной еще на зорьке покинул Детинец. Значит, защитников внутри – немного.

В ворота застучали бодрее. Но для окованных железом ворот удары дубинами не опасны.

Ведра с кипятком осторожно поднимали по лесенкам и заливали в подвешенные на коромыслах котлы. Достаточно потянуть – и котел с кипятком выдвинется за стену. Останется только дернуть за конец – и котел опрокинется на головы штурмующих.

Сигурд медлил. Тянул время. За князем уже послали. Пока не начали ломать ворота, можно не беспокоиться.

К счастью, настоящего вождя, такого, чтобы возглавил штурм, у новгородцев не было. Толпа больше шумела, чем делала. Немало времени прошло, пока нашлись два храбреца, взявшиеся рубить ворота топорами.

Сигурд дал команду – и добрых молодцев умыли кипяточком. Им повезло: вода в котлах изрядно остыла, и рубщиков ошпарило самую малость.

– А ну отошли прочь! – закричал из-за ворот Сигурд. – Других уже смолой попотчую!

Угроза возымела действие. Кипящая смола – это смерть. Причем смерть страшная.

А народу перед Детинцом все прибывало. Хорошо, улица была не так широка. Все желающие побузить не помещались.

Отроки на вратном забрале присели у котлов, изготовились…

…И тут, перекрывая шум толпы, над головами прокатился рев боевого рога. Княжьего рога.

– Вину его признаю целиком, – объявил князь Владимир.

Выборные новгородские тысяцкие, а также другие именитые люди, собравшиеся в приемном зале княжьего терема, одобрительно закивали.

Олав, который под присмотром двух дюжих гридней стоял в углу слева от княжьего стола, помрачнел. Зря он прибежал к дяде искать защиты. Теперь не уйти. Умирать не хотелось. Особенно же не хотелось отдаваться в руки эстов. Его убьют на тризне. И, самое страшное, убьют не как воина, а как трэля. И придется ему после смерти прислуживать Клеркону. Нечестно! По справедливости это Клеркон должен прислуживать своему убийце.

«Один! – взмолился мальчик. – Дай мне умереть воином! Я тебе пригожусь!»

Клерконовы хирдманны, числом семеро, оживились. Они не думали, что выйдет так просто. Верно, Удата постарался.

– Слава нашему князю! – воскликнул кто-то. Крикнувшего поддержало еще несколько голосов.

Владимир улыбнулся. Он был неравнодушен к похвале. Даже такой. Потом посмотрел на Добрыню. Его пестун и воевода выждал немного, потом погладил бороду и поднял руку, призывая к тишине.

– Суд свершен, – изрек воевода. – А теперь позвольте, други мои новгородцы, выслушать просьбу моего князя.

Выборные и старейшины обеспокоились. Кое-кто невольно потянулся к мошне. Просьбы князя были довольно однообразны. Князь просил денег. Или – мытных льгот для кого-то из своих друзей, что в сущности тоже деньги.

Добрыня усмехнулся в бороду. Мысли новгородцев для него – как на ладони.

– Такое дело, – пробасил он. – Убивец – ваш, – кивок на взятого под стражу Олава. – Однако по Закону его можно выкупить. Если на то будет ваша воля.

– Не будет на то нашей воли! – тут же закричал кто-то из эстов. – Головой его давай!

Добрыня прищурился, поглядел на эста очень недружелюбно, спросил:

– Обратно в поруб хочешь?

Эст (а это был тот самый, кто душил Торгисля на рынке) под взглядом воеводы сник.

– Не с тобой, чужаком, говорю, – сказал Добрыня. – С почтенными людьми новгородскими. Двадцать марок серебром. Двадцать нурманских марок – за мальчишку. По-моему, это хорошая цена. Как считаете, люди новгородские? И заплатит ее… – Добрыня сделал паузу… – Княгиня наша, Олава Дагмаровна.

– А с чего бы это княгине выкуп платить за чужого татя? – осведомился кто-то.

– А понравился ей мальчонка! – Добрыня одарил народ добродушной улыбкой. – Да и сами взгляните: какой он тать? Может, и убил-то он случайно? Махнул топориком – и на тебе! Аккурат в висок угодил. Бывает ведь! – Воевода развел руками, будто извиняясь. – А мальчонка славный, незлой совсем, сами видите! Ну, почтенные новгородцы, что скажете?

Старшина совещалась недолго. Сошлись: князь мог и своей волей виру назначить. А вот уважил народ, соблюл честь.

– Коли родичи убитого согласны, так и мы не против, – высказался за всех старшина плотницкого конца. – Согласны?

Эсты стояли мрачные. Вира в двадцать нурманских марок – это чуть более десяти гривен. Деньги немаленькие. Однако за смерть свободного новгородца головное в четыре раза больше. Но хитрый воевода так повернул, что не вира это, а выкуп. И тут всякий скажет: хорошая цена. За такую не то что мальчишку – доброго мастера купить можно. И «нет» не скажешь. Это Сигурду-воеводе можно отказать. А княгине откажешь – князя оскорбишь. А князя оскорбишь… Нет, с Владимиром лучше не ссориться. Он хоть и молод еще, а слава у него на севере изрядная. Да и брат княгинин – сам ярл Дагмар. Плюнуть дракону в морду можно. А каково будет, если дракон плюнет в ответ?

– Благодарю тебя, пресветлый князь, за милость и заступничество! – Гордый ярл Сигурд Эйриксон поклонился в пояс, как никому прежде не кланялся. Его малое подобие, племянник Олав, тоже поклонился. Но не так низко… Что не укрылось от глаз Добрыни. Воевода сделал отметку на бересте памяти: вызнать, что за мальчишка. Очень уж он не похож на трэля. Чувствуется гордая кровь…

Однако князь ничего не заметил.

– Воеводу Добрыню благодари, – добродушно сказал Владимир. – Он все придумал. А пуще того – княгинюшку мою. Очень просила она за мальца. Хотя… – Владимир улыбнулся, – по чести сказать: я бы и так его не отдал. Он – родня твоя, Сигурд. А ты – мой воевода. Значит, и парнишка – тоже мой. Где ж это видано, чтоб своих чужим отдавать? Верно, дядька?

– Истинно так! – прогудел Добрыня. – От своих отступиться – удачу потерять. Такое богам не любо!

– Племянника твоего возьму в детские, – решил Владимир. – Чую в нем доброго воина. И то сказать: кто за зло мстит бесстрашно, тот и добро не забудет. Пойдешь ли ко мне, малой?

– Меня зовут Олав Тр.. – звонко начал мальчик. И споткнулся на слове. Хотел сказать: Олав Трюггвисон, но вспомнил, что дядя сурово наказал: ни слова об отце. Не время еще.

– Меня зовут Олав, и мне честь – послужить такому конунгу, как ты! Клянусь молотом Тора: я сторицей верну тебе долг жизни и крови!

Ближние дружинники Владимира, собравшиеся в горнице, одобрительно закивали. В большинстве своем скандинавы, они видели в Олаве не одиннадцатилетнего мальчишку, а воина, доказавшего свою храбрость и удачу. По их закону взять жизнь кровника – не убийство, а право. А уж убить оружного воина втрое больше себя мясницким топориком… Возможно ли такое без помощи богов? А кого любят боги, у того будет все: деньги, слава, верная дружина.