Владимир Москалев - Король франков

– Она пожелала удовлетворить мое любопытство, ведь я никогда не был в монастыре и даже не подозревал, что здесь столько дев! Но с какой стати, хотелось бы знать, они вздумали уйти от мира и запереть себя в этих мрачных стенах? Ведь они совсем юны! Ужели им так надоела свобода, где можно веселиться, петь, плясать, любить?

– Иные попали сюда не по своему желанию, – неохотно стала объяснять монахиня. – Монастырь – удобное место, чтобы избавиться от груза. Но много и тех, что пришли сами, по доброй воле.

– И они что же, сразу становятся монахинями?

– Нет, вначале они испытуемые, затем послушницы.

– А потом этих юных созданий, попавших сюда по недомыслию или чьему-то злому умыслу, всю жизнь кормят баснями о святых?

– Это не басни, это Священное Писание, – смиренно ответила монахиня.

– Брось! Оглянись вокруг: мир прекрасен! Зачем гнить заживо в обществе размалеванных уродцев, развешенных по стенам? Ужели ты и вправду веришь во все это?

– Что, как не вера в Бога и почитание святых апостолов спасает человека, ибо тогда ему уготована на небесах жизнь вечная, – заученно отчеканила сестра Барбета.

– Тьфу ты! – плюнул Можер. – А известно ли тебе, что вера выдумана, дабы внушить людям страх перед церковью, перед властью?.. Ну да черт с вами со всеми, когда-нибудь одумаетесь. Скажи-ка мне лучше, а эти послушницы… долго ли им до пострига в монахини?

– Срок достаточно большой: два года.

– Вот оно что… – протянул Можер, подумав, что возлюбленная Роберта, выходит, еще не давала обетов, а значит, его задача облегчается.

Они перемолвились еще несколькими фразами, и тут сестра Барбета, не сводившая глаз с настоятельницы, воскликнула:

– Ах, смотрите, мать Анна, кажется, приходит в себя!

Можер тем временем мучительно соображал, как ему вызволить из монастыря дочь барона. Если та согласна, работу можно считать выполненной; ну а если нет? Что ж, тогда… И нормандец радостно потер руки в предвкушении похищения средь бела дня. Это представлялось ему весьма забавным. Что касается трудностей в этом деле, то он попросту их не видел, уповая, как всегда, на стремительный натиск и свою силу.

Аббатиса тем временем глубоко вздохнула, огляделась и, усевшись на кровати, холодно посмотрела сначала на Можера, потом на наставницу послушниц. Бледность с лица аббатисы исчезла, она выглядела уже как обычно.

– Сестра Барбета, зачем вы здесь, разве я вас звала? – спросила она.

– Матушка, вам было так плохо, что мы решили уложить вас в постель.

– Мне что, и в самом деле стало плохо, Можер? – перевела аббатиса взгляд на нормандца. – А отчего, как ты думаешь? Ах, я плохо припоминаю… Кажется, мы шли по коридору мимо икон святых великомучеников…

– Вот именно, матушка, и один из них вам подмигнул.

Старушка, вся затрепетав, уставилась на племянника.

– Подмигнул? Мне?..

– Ну а кому же еще? Кроме меня и вас, там никого не было.

– Так ты говоришь… – аббатиса взволнованно взяла Можера за руку. – А ты не обманываешь меня?

– Я видел собственными глазами, клянусь тиарой папы римского!

Аббатиса встала, прошлась по келье и остановилась у окна. Потом обернулась, глаза ее горели живейшим интересом.

– Кто же именно? Ты не запомнил, Можер?

– Подмигнул? Ну как же… Вы еще успели назвать его по имени.

– И кого я назвала?..

– Апостола Иакова, того, кто брат Иоанна Богослова.

Аббатиса в пылу самозабвения молитвенно воздела руки к небесам:

– Благодарю Тебя, Господи, Ты услышал меня и послал мне в этом свой знак через улыбку одного из апостолов Твоих. Теперь я сестра его во Христе, и да пребудут с братом моим Иаковом и со мною вечная благодать небесная и Божье слово твое! И да святится имя твое…

Тут она, положив руку на грудь, внезапно замолчала и растерянно уставилась на внучатого племянника. Сияние небесное из ее глаз вмиг улетучилось, теперь они излучали страх.

– Можер, где мое распятие?.. Я потеряла его!!!

Она упала на колени и, стукнувшись лбом об пол, запричитала:

– Теперь я проклята вовек… Бог не простит мне! Демоны подкрались ко мне во тьме и выкрали крест, символ веры, ибо исходящий он от Христа, Господа нашего, на коем принял он страдания наши. И да низвергнется за это гнев Его с небес на нерадивую дочь свою, и да проклята будет она во веки веков…

Можер все это время посмеивался втихомолку. Наконец не выдержал:

– Да вот оно, ваше распятие, тетушка, черт вас возьми! Только избавьте мои уши от вашей религиозной болтовни.

Аббатиса бросилась к нему, схватила распятие, покрыла его поцелуями и, не выпуская из рук, вновь упав на колени, принялась возносить молитвы Господу за то, что он не позволил лукавому погубить ее душу.

Шумно вздохнув и отвернувшись в сторону, Можер негромко произнес:

– Еще немного, и один из нас сойдет с ума – либо она, либо я.

Сбоку от себя он услышал торопливый шепот. Повернувшись, увидел, как сестра Барбета, закатив глаза и сложив руки на груди, горячо молится. И прибавил:

– Будь проклят тот день, когда я решился войти в этот дом сумасшедших! Скорее бы выбраться отсюда. Бедняга Рено, он меня уже заждался.

Аббатиса, перебрав всех святых и пробубнив все известные молитвы, во всяком случае, их начало, наконец выдохлась. Можер, в который уже раз ругавший себя в душе за необдуманную шутку с апостолом, облегченно вздохнул.

– А теперь, матушка, – объявил он в наступившей тишине, – я должен напомнить вам о моей просьбе. Надеюсь, вы не забыли об этом?

И повернулся к монахине. Та, сразу же поняв, что ее присутствие отныне вовсе не обязательно, поднялась с места.

– Спасибо, девочка, ты нам очень помогла, – расцвел в улыбке внучатый племянник аббатисы, но тут же поправился, увидев, как у монахини отвисает челюсть: – То есть я хотел сказать, сестра Барбета…

Челюсть вернулась на место.

– Ступайте, дочь моя, – кивнула настоятельница, – нам нужно поговорить.

Кротко поклонившись, монахиня вышла.

– Дело вот в чем, дорогая тетушка, – начал Можер. – Среди ваших послушниц есть некая особа, нашедшая приют в монастыре весной этого года. Ее зовут Гердой, вернее, звали. Ныне она сестра Инесса. Помните, мы говорили об этом в начале нашей встречи?

– Конечно, помню, она даже внесла за себя вклад: золотое кольцо, доставшееся ей от матери; единственное, что у нее было, – ответила аббатиса. – Но почему ты интересуешься?

Можер припомнил разговор с монахом о вкладе в монастырь, который необходимо вернуть.

– Потому что это колечко украдено из королевского дворца. Так полагает король. Но он может и ошибаться. На всякий случай он сообщил мне приметы этого кольца, но, поскольку его нельзя увидеть, то этим делом займутся судьи, которые нагрянут в вашу обитель с инспекционной проверкой по приказу короля. Дело грозит скандалом, тетушка, вряд ли это придется по вкусу епископу и всей вашей церковной общине.