Владимир Москалев - Король франков

– Из этого я вижу неплохой выход, государь. Эту парочку надо попросту развести.

– А приданое? Ее земли, которые отошли к Франции?

– Что в них толку, если государство останется без короля?

Гуго медленно зашагал к окну. Встал и, уставившись на темнеющую вдали громаду Булонского леса, задумался.

– Но есть и другой выход, – подошел сбоку Можер. – Мне он кажется наиболее подходящим. Ей-богу, будь я королем, как ваш сын, так и сделал бы.

– Что именно? – повернулся к нему Гуго.

– То, что вам однажды пришло в голову: отправил бы супругу в монастырь, пока сам от нее не сошел с ума.

Король долго молчал, созерцая последний мартовский снегопад, устилающий огороды у мыса Сите и исчезающий бесследно в водах Сены.

– Может быть, это и будет наилучшим решением, – промолвил он.

Спустя несколько дней новая королева, стоя на обломках неудавшегося брака и вконец измученная ревом плоти, стала бросать красноречивые взгляды на Можера. Расчет ее при этом был прост: вдруг удастся увлечь нормандца, а нет – так подружиться с ним?

Нормандец не обращал на это внимания, пышные формы фламандской вдовы не пробуждали в нем альковных настроений. Взгляды эти не ускользнули от внимания друзей, и однажды за обедом во время очередной стрельбы глазами, Маникор негромко сказал приятелю:

– Кажется, провансальская химера начинает пускать в твою сторону стрелы, пропитанные эликсиром любви. Погляди, она мечет их одну за другой.

– Только слепой не увидел бы, как она мечтает наставить муженьку рога, – поддакнул Вилье. – Причем не с кем-то, а с его братом.

– Тебе надо пресечь эти атаки на твою добродетель, Можер, – сказал Субиз. – Положи этому конец, иначе эта истеричка набросится на тебя при всех. Скажи ей что-нибудь по этому поводу, пусть забросит лук подальше.

Можер допил вино, утер губы и, поймав очередной недвусмысленный взгляд Сусанны, сказал ей:

– Ваше величество, позвольте спросить: когда мы играли вчера в мяч, кто выиграл, вы или я?

– Выиграла я, граф, – с улыбкой ответила Сусанна, – но это, видимо, потому, что вы были немного рассеянны.

– Я отдал вам ваш выигрыш? Ведь помнится, мы играли на деньги.

– Разумеется, граф.

– И я не остался вам должен?

– Ну конечно же, почему вы спрашиваете?

– Слава богу, мадам, а то я подумал, ловя на себе ваши взгляды, будто у меня случился провал в памяти.

Лицо новой королевы франков надолго попрощалось с любезной улыбкой, взамен явив плотно сжатые губы и обрызганные легкой пунцовой краской щеки. Как следствие – взгляд потух, зрачки бесцельно забегали по столу.

Однако это был смелый выпад, ни один не позволил бы себе такого, только нормандец. Сусанна тотчас хотела вскипеть и поставить его на место… но мигом остыла. Во-первых, не нашлась сразу что ответить, и момент был упущен, а во-вторых, не захотела обострять отношений с двором, зная, какой вес имеет здесь сын Ричарда Нормандского.

И она, стиснув зубы, промолчала. Однако удар попал в цель: стрелы сыпаться перестали.

Наступила Пасха, но послов от маркграфа Испанской марки все не было. Гуго отправил Борелю послание, и в конце апреля получил от него ответ: помощь в борьбе против мусульман уже не требуется; орда сарацин так и не появилась у берегов Барселоны и больше уже не появится, так донесли ему лазутчики.

Гуго задумался, ища истинную причину. Вариантов было несколько. Не желая приносить вассальную присягу на верность королю, Борель на каких-то условиях сумел договориться с мусульманами. Ему могла помочь Испания, Мадрид все-таки ближе. Наконец рука дружбы протянулась к нему из южных герцогств и графств – сильных областей, не признающих власти короля. Как бы то ни было, картина вырисовывалась безрадостная: юг продолжал оставаться независимым.

Король выразил сожаление в связи с неудавшимся походом, а Можер, услышав об этом, пришел в бешенство. Сколько раз уже он видел себя впереди конницы, стремительно несущейся на врага; сколько голов с тюрбанами он уже срубил на скаку в своем воображении, с нетерпением ожидая заветного дня выступления в поход – и вдруг разом все рухнуло! Нормандец погрустнел, челюсти его плотно сжались, зубы скрежетали, а глазами он, казалось, готов был испепелить все вокруг. В своих покоях он в порыве буйства переломал все стулья, попадавшиеся ему на пути, а стол, на который он налетел, рассекая мощными шагами комнату вдоль и поперек, поднял и разбил о стену. В зале он постоянно натыкался на колонны и в бешенстве колотил по ним кулаками, словно намереваясь сокрушить; колонны лишь гудели в ответ, но оставались неколебимыми. Людей нормандец не замечал и ни с кем не заговаривал, а если кто-нибудь пытался завести с ним разговор, то слышал в ответ лишь град ругательств, не располагающий к общению, и торопился уйти. Кончилось тем, что король сурово отчитал родственника за безвинно порубленные в припадке бешенства деревья в парке и за дверь во дворце. Нормандец так ее толкнул, что она, сорвавшись с петель, улетела прочь, придавив, не насмерть, правда, в виду попавших двух слуг.

С полмесяца Можер не находил себе места, проклиная Испанию, Бореля и с ними весь юг, как вдруг однажды случилось нечто, положившее этому конец.

На сорок седьмой день после праздника Пасхи, в преддверии Пятидесятницы, именуемой Днем Святого Духа, к воротам королевского дворца подошла или, скорее, подбежала юная монахиня и принялась стучать кулаками в дверь. Когда с ней заговорили, она взволнованно сообщила, что прибыла из аббатства Нотр-Дам де Шан и просит немедленно провести ее к королю.

– Кто ты? – спросили ее. – Как тебя зовут?

– Сестра Моника.

– Э, да ты красотка! Иди к нам, у нас есть вино, успеешь еще к королю.

– Скорее! – чуть не плача, взмолилась монахиня. – Или вы не христиане и на вас нет креста?..

Стражники были христианами. Сестра Моника вошла и бегом помчалась к дворцу.

Придворные упражнялись в фехтовании на мечах, топорах и копьях на площадке перед королевскими садами. Бились парами, группами, всадники на всем скаку рубили чучела, привязанные к шестам; иные учились поражать цель копьем.

И вдруг кто-то крикнул:

– Король!

Обернувшись, все замерли. Гуго торопливо подходил к ним со стороны казарм. Рядом, едва поспевая, чуть не бежала какая-то монахиня, которую никто здесь не знал. Слева от короля – Генрих, его брат; ладонь сжимает рукоять меча, брови нахмурены, глаза, казалось, способны исторгнуть пламя.

Подойдя, Гуго остановился. Его тут же обступили, ближе всех – Можер.

– Случилось несчастье, – громко объявил король. – Орда сарацин напала на женский монастырь. Эта вестница оттуда, – он вывел вперед сестру Монику. – Настоятельница приказала ей немедленно скакать в Париж. Она едва успела выйти потайным ходом и вывести лошадь.