Юлия Андреева - Свита мертвой королевы

Конечно, Педру знал о клятве Альвару сделать своими наследниками детей, прижитых с любовницей. Но он бы не простил мне самозванства, как не простил бы Альвару преждевременной смерти графини, которая, насколько я могу судить из переданного мне графом, по плану короля должна была умереть от мук совести, увидев плод своего предательства.

Иными словами, мы попались в наши же собственные силки. И теперь нам оставалось только сдаться на милость торжествующим победителям.

Ночь перед коронацией я хотела провести в церкви, молясь о том, чтобы король сохранил нам с Альвару жизнь или, по крайней мере, предал быстрой и не очень болезненной смерти. В конце концов, долгие годы мы служили ему верой и правдой, мне он был обязан тем, что я спасла его собственную жизнь и жизни его детей, а Альвару выиграл для него войну и завоевал престол.

Я хотела молиться об этом всю ночь, но вместо этого Альвару затащил меня в постель, где мы жались друг к дружке не в силах разорвать объятия, не имея возможности удовлетворить свой вдруг вспыхнувший голод.

Наутро Альвару велел мне одеться в мое лучшее платье, которое я хотела оставить в подарок старшей дочери. Дорогая мавританская материя и золотое шитье больше подошли бы придворной даме, нежели осужденной на казнь преступнице, но граф запретил мне одеваться по своему вкусу. Он сам подобрал мне к платью туфли и мантилью, сам выбрал заколки и красивейший гребень, чтобы украсить меня в этот последний день.

– Пусть все видят: мы не боимся смерти, – сказал он, наблюдая за тем, как ничего не понимавшие, но чувствовавшие наше настроение служанки закалывают мне волосы.

Мы оба были бледны, но, как выяснилось, мутило в этот день не только нас.

Перед тронным залом в ожидании своей очереди собралось множество важных господ, рядом теснились их жены и дети. Я заметила, как многие то и дело прижимали к носу флакончики с солью. Одна дородная грандесса попробовала было упасть в обморок, завалившись на своего худосочного муженька, но тот быстро поставил ее на ноги, шипя, что та ведет себя как обыкновенная крестьянка, распуская нюни и поддаваясь воле чувств. Пристыженная дама немедленно взяла себя в руки, более не показывая страха и омерзения перед тем, что ей предстояло в самое ближайшее время пережить.

Я надеялась затеряться в толпе придворных, встав подальше от Альвару, чтобы никто не заподозрил, что мы вместе. В конце концов, при всем своем желании я никак не могла сойти за его законную жену, а значит, сразу же начались бы расспросы. Закрывая лицо мантильей от любопытных взглядов, я пыталась спрятаться за спинами придворных, но Альвару бесстрашно взял меня за руку и, холодно глядя перед собой, повел в сторону тронного зала.

Идя через живой коридор, состоящий из придворных и их семей, я слышала удивленные возгласы. Кто-то назвал мое имя, кто-то присвистнул. Один господин попытался было загородить нам дорогу, но Альвару властно отстранил его, продвигаясь вперед. На ходу граф отодвинул край моей мантильи, так что я чуть не лишилась сознания от ужаса, что теперь-то уж точно буду узнана.

Наконец громко раздались имена графа и графини Альвару, я закрыла глаза и, читая про себя молитву Святой Деве, вошла в зал.

На какое-то время все голоса стихли, так, что мне показалось вдруг будто мир умер. Я открыла глаза и увидела, как король, поднявшись было навстречу нам, бессильно рухнул обратно на трон.

– Мертвая служанка мертвой королевы! – пролепетали его уста, но этот полушепот оказался подобен грому среди ясного неба.

Вдруг заговорили все. Да что там – заговорили, забегали, загалдели, заорали! На какой-то момент за нашей спиной исчезла очередь придворных. Гранды, ожидавшие чести поцеловать руку и край платья королевы, разорвали торжественную процессию и обступили нас.

Альвару прикрыл меня своей грудью, одновременно отталкивая наиболее наглых крикунов и продираясь к трону. Точно большая, неуклюжая кукла, я тащилась за ним, испуганно таращась по сторонам и больше всего на свете боясь, что каким-нибудь образом вдруг потеряю руку моего возлюбленного и меня растерзает эта стая голодных собак.

Разорвав круг придворных, мы пробились наконец к трону, где я, зацепившись за чью-то трость, рухнула в ноги мертвой королеве, инстинктивно хватаясь за подол ее платья, а Альвару галантно склонился в поклоне, целуя руку трупа. Когда граф помог мне подняться на ноги, я поклонилась королю, и тут же за нашими спинами возникла безмолвная стража…

Точно сама собой восстановилась очередь, придворные с каменными лицами подходили один за другим выразить уважение и поклясться в верности обоим величествам. Ноги Инес были вытянуты вперед, голова клонилась к полу. Во время возложения короны кому-то из слуг пришлось держать ее за плечи, так как корона могла упасть, а это считалось дурным знаком.

По окончании торжественной церемонии тело Инес уложили во вновь возникший посреди зала чистый гроб и отнесли в замковую церковь. На следующий день после службы Инес вторично захоронили в королевской усыпальнице. Позже над гробницей установили статуи юных Педру и прекрасной Инес.

Сразу же после коронации мы с Альвару были заключены в тюрьму. Нас разделили и посадили в разные камеры.

Правда, никто не посягал на наши одежды. Тюремщики покусились только на оружие, пояс Альвару и мою мантилью, так как, по их собственным объяснениям, бывали случаи, когда узники пытались покончить с жизнью с помощью подобных вещей. Кроме этого, до поры до времени у нас отобрали все украшения и деньги, потому как боялись, что мы попытаемся подкупить стражу.

По словам директора тюрьмы, одних только рубинов на моем платье хватило бы на три побега. Добавьте к этому блещущее драгоценными камнями оружие Альвару, его перстни, рыцарский пояс, драгоценную броню и тяжелые золотые цепи. А мои кольца, браслеты, ожерелья и гребенки? Да на эти деньги можно было не только выкупить каждого из заключенных, но и саму тюрьму со стражей, и еще бы осталось! Забавно я, должно быть, смотрелась в дорогущем платье на тюке соломы, рядом с деревянной миской дешевой похлебки.

Через неделю меня вызвали на первый допрос. Следователем, ведущим наше с Альвару дело, оказался сам дон Санчус. Это вселило в мое сердце надежду. Так как дон Санчус являлся близким родственником Альвару, его не имели права приглашать для разбора этого дела. А если пригласили, то здесь чувствовалась рука самого короля, и короля не разгневанного, а милостивого.

Надо ли говорить, что с первого взгляда на меня дон Санчус все понял, признав во мне своего слугу Ферранте, так что не было никакого смысла продолжать игру. Зная о любви дона Санчуса докапываться до мельчайших деталей дела, я честно пересказала ему всю свою жизнь, покаявшись в невольном обмане. И заявив между прочим, что уверена: такой умный человек, как он, давно уже догадался о моей истинной природе, но не подавал виду, так как это была не только моя тайна, но и тайна графа Альвару.