Константин Жемер - Висельник и Колесница

- Совершенно верно, сударь, – наконец подал голос Крыжановский. Сарказма в голосе Максима хватило бы, чтоб взбеленить столетних туров, – у нас именно то, что вы назвали вендеттой!

Французы, однако, сарказма не распознали или не придали ему значения.

- Тогда всё разъясняется, – кивнул Кериак, – Справедливости ради скажу, что из нас тоже лишь двое назвались своими истинными именами!

- Я заметил, – сказал Фёдор.

- Да?

- Конечно! И поверьте, высоко оценил вашу деликатность. Наверняка, услышав как некто, глухой ночью, посреди чужой и холодной страны декламирует бессмертного Расина, вы решили сделать этому неизвестному соотечественнику приятное, назвавшись именами, звучащими усладой для любого истинного ценителя поэзии.

Аруа де Тер и Николя Трюбле [67] Аббат Никола Трюбле (1697-1770), богослов и литературный критик, не раз выступал против Вольтера (Франсуа-Мари Аруэ де Вольтера). учтиво поклонились Толстому. А тот весело глянул на Максима и коротким жестом очень удачно изобразил, как голодный армеут алчно поглощает колбасу.

- Ваша невероятная догадливость, господин Аскольд, должно быть, открыла и причину, побудившую моих друзей надеть личину? – спросил Кериак.

- Могу лишь предположить, что один у другого потребовал сатисфакции, – подумав лишь мгновение, сказал Толстой.

- И вы пожелали удалиться из города, – подхватил Крыжановский, – чтоб уйти из-под надзора «маленького капрала» [68] Так иногда называли Наполеона. !

- Который лишился последнего ума! – плюнул на землю Кериак.

- Ого! – подумал Максим, – а я ведь молодчина, раз сумел угадать настроение лягушатников. Однако дела их императора действительно плохи, ежели в армии не скрывают подобных настроений.

- Который был победителем и отцом своим подданных! – невесело поддержал товарища Редан.

- Вы хотели сказать, кто принудил французов быть счастливыми! – бросил совершенно невинную фразу Толстой. Драгуны встретили эти слова возгласами одобрения.

Максим, не имевший привычки гоняться за литературными новинками, совершенно не уловил тонкой словесной дуэли [69] Имеются ввиду два издания «Генриады» Вольтера. Строчка из первого издания «Et força les Français à devenir heureux!» (И принудил французов быть счастливыми!), во втором – превратилась в «Et fut de ses sujets le Vainqueur et le pére!» (И который был победителем и отцом своих подданных!) , произошедшей между завсегдатаями Елисейских полей и Толстым. Впрочем, как и все остальные дуэли с участием графа, нынешняя закончилась его полной победой.

Со свойственной беспардонностью, Толстой тут же воспользовался плодами достигнутой победы:

- Боюсь показаться бестактным, друзья мои, но всё же, позвольте осведомиться – в чём суть разногласий, толкнувших вас к… смертельной вражде?

Американец чуть не сказал «к барьеру», чем, несомненно, вызвал бы подозрения у французов. Ведь их обычаи, в отличие от русских, диктовали поединки с использованием холодного оружия.

- Этот твердолобый не желает меня слушать! – легко признал право Фёдора задавать подобные вопросы Трюбле.

- Я – сам хозяин собственной судьбы, а ты – глупец, – мгновенно среагировал де Тер.

Американец переводил взгляд с одного на другого:

- Мне думается, ваши тезки были миролюбивее, и несколько…

- Но они не были братьями, – хохотнул Редан, однако закашлялся под взглядами спутников. Редан выглядел младшим в компании и, несомненно, находился под влиянием остальных.

- Прошу простить, господа, – извинился граф. – Мы стали невольными свидетелями чужой драмы и, видимо, не имеем права злоупотреблять столь щедрым терпением. Разрешите откланяться.

Однако Крыжановский, справедливо рассудивший, что легковерные драгуны при своём возвращении в Москву могут послужить идеальной ширмой для их с графом предприятия, принялся напрашиваться в присутствующие на дуэли, объясняя подобный интерес любовью к фехтованию. Неподдельная искренность слов Максима в данном случае сделала с возражениями французов то же, что делает атака мастера шпаги с защитой новичка. И вскоре дуэлянты русские, присоединившись к дуэлянтам французским, неспешно двинулись к чахлой рощице, где нёс свои невеликие воды Сухой ручей. Именно это место определили секунданты для поединка между братьями.

- Разве это видано, чтоб кровные братья устраивали между собой дуэли, – размышлял Толстой.

Словно прочитав его мысли, Аруа де Тер воскликнул:

- Мы будет рубиться насмерть, господа! Слово чести!

- Пусть меня заберёт дьявол, – глухо отозвался Трюмбле, – если я пощажу этого худшего из сыновей лучшей на свете матери!

1 (13) октября 1812 г.

Поблизости от Москвы.

Возможно, Максиму так казалось, но подполковник Кериак, ехавший впереди всех, будто специально придерживал лошадь, пытаясь тем самым замедлить общее движение. Крыжановский нагнал Толстого, держащегося в группе вторым, и молча кивнул в сторону французского подполковника.

- Пустое, – ответил Американец беспечно. – Будь желание, они напали бы еще на тракте. Да и что же вы никак не уверуете в мою способность располагать к себе людей!

- Напомните, граф, – с кривой ухмылкой поддел компаньона Максим, – сколько у вас случилось дуэлей?

Толстой усмехнулся, но ответить не успел – с ними поравнялся Редан.

- Господа, а где вы стоите в Москве? – простодушно начал он. – Хотелось бы знать, придётся ли ещё встретиться?

Теперь уже и Фёдору поведение французов стало казаться странным. Неприятельскими лазутчиками их с Максимом никто не полагает, это точно, зачем же посылать Редана с наивным вопросом? То, что молодой офицер послан одним из братьев-дуэлянтов, не вызывало сомнений.

- Не думайте о встречах, – таинственно прошептал Американец, – почти наверняка по возвращении мы будем вынуждены оставить столицу варваров, чтобы снова углубиться в их дикую страну. И когда вернёмся, да и вернёмся ли вообще – сие неведомо.

На лице Редана явно читался неудовлетворённый интерес, но его отвлёк прислушивавшийся к беседе Аруа де Тер.

- Хватит! – обратился он к Редану, при этом ослепительно улыбаясь новым знакомым. – По моему мнению, неуместно спрашивать о таком наших… друзей. Тем более, я начинаю догадываться, с кем мы имеем дело, – продолжил он, заискивающе заглядывая в глаза Толстому.

По спине Крыжановского прошелся неприятный холодок, Толстой не выдал себя ничем. Тонкий блеф был столь же свойственен его натуре как высокий полёт – птице. Передёргивать в карты, граф, впрочем, тоже умел отменно.

- Да неужели, дорогой друг? – голос Толстого звенел удалью. – Предупреждаю, если откроете нашу тайну – мне придется вас убить!