Константин Жемер - Поверить Кассандре

– Что ли, других магазинов в Петербурге нет?

Не удивляясь странной манере вести коммерцию, Павел нарочно спокойно сказал:

– Мороженое, два, – и, подумав, добавил. – Пожалуйста.

Принявшись бормотать что-то о невоспитанных молодых людях, лавочник придирчиво изучил протянутые деньги и выдал заказ.

– Благодарю, – вежливо сказал инженер.

На холод выходить не хотелось. Он встал у окна и, принявшись за десерт, погрузился в собственные мысли не менее глубоко, чем еврей в свой Талмуд:

«Кого бы расспросить об этом Сергее Ефимовиче? Может господин Мейер что-то скажет? Вряд ли! Нет, тут общих знакомых не найти. Да у этого хлыща и знакомые, наверное, все такие же, как сам – просто так к ним не подступишься. Куда легче и приятнее беседовать с людьми низкого происхождения. А вот это мысль! У Сергея Ефимовича, без сомнения, есть слуги, а слуги, как известно, о делах хозяев осведомлены лучше, нежели сами хозяева. Деньги помогут развязать языки – всего-то и дел, что проследить, где живёт Сергей Ефимович, и разговориться с горничной…».

«Гастрономические товары» Павел покинул только через час, в течение которого он, ради развлечения, всячески изводил вредного лавочника: дважды заказывал десерт, расспрашивал о вкусовых качествах того или иного блюда, после чего выражал сомнение в его свежести, а ещё просто прохаживался по помещению. Напоследок же вышел, «позабыв» затворить за собой дверь.

Время, оставшееся до окончания церковной службы, Павел провёл за совершенно безумным для нормального (но не для влюблённого!) человека занятием. Прислонившись к афишной тумбе, он вопрошал себя:

«Если на выходе она бросит на меня взгляд, каким она меня увидит? Достаточно ли в моей позе надежности, и не слишком ли я вальяжен? Нет, кажется, все в порядке. О, как хочется, чтобы она снова мне улыбнулась, как когда-то. Ведь это не плод моего воображения – дважды человек не может ошибиться. Были улыбки, были! А что, если в её взгляде я прочту призыв о помощи? Может, тогда, не теряя времени, следует подскочить к старому ловеласу и надавать пощёчин? Нет, это пошло…»

Двери храма торжественно открылись, и стали выходить верующие. Среди удивительно спокойного людского потока показалась такая знакомая голубая шубка. Молодой человек встрепенулся.

«Что же в вас необычного, милая моя Оленька? Отчего именно ваше личико заставляет мчаться сюда, с единственной целью покрасоваться пять минуточек? Отчего не ухожу я, узнав, что место подле вас занято? Да и в вас ли дело, или во мне самом?»

Шубка, словно дразня, мелькала за спинами людей – вот-вот её владелица пройдёт мимо афишной тумбы…

Циммер не сильно грешил против истины, утверждая, что Оленька прежде улыбалась ему при встрече. Красавица давно приметила живущего по соседству молодого человека с пламенным взором и хорошо его запомнила. Однако же Оленька была хорошо воспитанной и скромной девушкой, а поэтому… улыбки Павел так и не дождался, зато её получил в придачу к медной монете торчащий неподалеку нищий.

«Лавочник прав, пустое место – вот кто я такой!» – мысленно взвыл несчастный юноша. Скрывшись за афишной тумбой, раскрасневшийся от гнева и стыда, он глядел вослед удаляющейся парочке.

Вечерело на глазах, тени домов становились длиннее, впитывая сумерки. Скоро повсюду вспыхнет множество фонарей! Но куда больше вспышек происходило сейчас в голове Циммера. То были целые сияющие гирлянды из мыслей, одна ярче другой. От «убраться с дороги, съехать от Карманова» – до «растоптать соперника, убить, уничтожить!»

«Старых греховодников следует четвертовать! Или, еще лучше – казнь их должна быть максимально прогрессивной! Ноги в таз с водой и электроды к ушам! Получится «электрический старец»!»

Случайно Павел взглянул на афишную тумбу и подивился – та «выстрелила» словами: «Драма «Царский гнев».

«Правильно, эмоции – причина ошибочных решений, – рассудил он, и немедленно отдал себе приказ: «Остыть, и немедленно!»

Смирив, таким образом, душу, он двинулся следом за надменной красавицей и старым греховодником.

– Ах, как мило они воркуют! – бормотал себе под нос Циммер. – Ах, как господин смешно шутит! Как острит! А шутки все, небось, из французских романчиков? Не первой свежести, к тому же, шутки, и далеко уж не первое ушко их слышит! Сколько ему лет? Сорок? Сорок пять? Так, может, и не стоит ничего предпринимать – он ведь и сам скоро… того… Спокойно, спокойно! В бесстрастии – высшая философия! Да, Виктор Йозефович, я помню ваши наказы! Но как, интересно, вы поступили бы на моем месте? Смолчали? Ушли бы? Черта с два! Я люблю ваши книги! И говорю: вы бы вызвали этого негодяя на дуэль!

Павла снова бросило в гнев и, в очередной раз, молодой человек усмирил страсти.

«Что скажет она? Быть может, старый любовник ей вовсе не постыл? Поглядите-ка на это сияющее личико – разве так должна выглядеть жертва негодяя?! Нет, она всем довольна! Моё вмешательство принесёт лишь несчастье…».

Мило беседующая парочка и следующий за ней по пятам инженер доходят до здания Мариинской больницы. Оленька останавливается покормить голубей. О-о! Зачем же! Она ведь так делала и в тот раз, когда Павел впервые её увидел. Была жёлтая листва и тёмные лужи. Приходила Оленька сюда и после, когда невидимая рука убрала жёлтый цвет, а деревья обвела черным. Уголек крошился в этой невидимой гигантской руке и крошки превращались на рисунке в голубей и воробушков.

Но сейчас на холсте присутствует здоровенная мерзкая клякса! Этот господин, который так портит картину мира, и которого не заштриховать ничем!

Павел посмотрел на памятник принцу Ольденбургскому [60] Известный меценат, основатель Мариинской больницы. Памятник до наших дней не сохранился. , мимо которого проходил. Принц будто наклонился чуточку, а в каменном лице явно присутствовали черты, чем-то напоминавшие ненавистный облик Сергея Ефимовича.

– А-а, ещё один благотворитель, – зло процедил Циммер. – Все вы одинаковые, ваше высочество.

Вскоре мытарства молодого человека подошли к концу. Оленька и её спутник свернули к шикарному особняку.

«Так вот, значит, где гнездо порока!» – решил инженер, хмуро наблюдая, как парочка подходит к дверям.

Прежде, чем войти в дом, Сергей Ефимович остановился и сказал что-то здоровенному детине, который возился у стоящих неподалеку запряжённых саней.

– Так я ж ни при чём, хозяин! – без страха гаркнул детина. – Оглобля – хрясь, и того… А я и ни при чём!

«Кучер! – внутренне возликовал Циммер. – Тебя-то мне и надо, голубчик».

Приблизившись расслабленной походкой, юноша, будто невзначай, остановился и спросил:

– Послушай, братец, а чей это дом?