Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны

Юноша, не удержавшись, вскрикнул, опрокинулся на спину, но, прежде, чем потерять сознание, успел выдохнуть:

— Какая же ты легкая… Я думал, будет больнее!..

Гелен хотел убить Авлону уже не рассчитывая, что это ему поможет. Наоборот — если бы он хоть на что-то еще рассчитывал, он бы пальцем ее не тронул. Но рассчитывать было уже не на что — если они поняли, что Астианакс не в его руках, если Андромахе удалось бежать, если Гектор с Ахиллом уже здесь (а они здесь, и даже если Неоптолем до них не добрался, поймут, кто устроил ему ловушку!), — если все это так, то ему конец, конец в любом случае, он не спасется.

В одной из неглубоких прибрежных бухт, расположенной неподалеку от той, где пристал корабль Неоптолема, среди рыбачьих суденышек действительно стояли три небольших корабля — еще зимою он тайком велел их выстроить, думая не о бегстве, а о возможной необходимости отправить куда-либо людей, не оповещая об этом Андромаху. Он думал, что, возможно, придется перехватить Неоптолема до его возвращения в Эпир, если счастливая случайность пошлет ему весть, каким путем он возвращается, о том, что, может быть, понадобится заручиться помощью кого-либо из ахейских царей недовольных воцарением в Эпире троянки. (Впрочем, ему доносили, что окрестные цари совсем не расположены ссориться с Неоптолемом, да и с Андромахой тоже — после того, как с нею помирился Менелай, и эта мысль была отброшена). Так или иначе, корабли у него были, но у него не было и не могло теперь быть надежных гребцов. Морские разбойники, которым он наобещал так много, не простят ему полного краха. Ведь они надеялись, что Гелен станет царем, а они — его войском и приближенными, что будут богаты. А теперь, вместо этого, они теряют все, что им так милостиво даровала Андромаха, более того, вероятная гибель Неоптолема и их участие в устроенной ему ловушке делает их врагами Ахилла, а в том, что Ахилл уничтожит их всех до единого, бродяги не сомневались… И если у них остается возможность сбежать на трех суденышках, которые едва ли выдержат хотя бы один сильный шторм и которые, при необходимости, быстроходный корабль Гектора легко догонит, если даже у них остается такая крошечная возможность, то они едва ли возьмут с собой его, Гелена… Поэтому убийство Авлоны было абсолютно бесполезно для него. Он просто хотел уничтожить хоть кого-то из тех, кто разрушил все его планы, развеял в прах его мечты. Но не получилось и это.

Когда миновал ураган, так неожиданно унесший с вершины дворцовой башни Авлону, все какое-то время оставались в полной растерянности и смятении. Затем прибежал мальчишка и, размахивая руками, сообщил, что со стороны моря идет отряд воинов в доспехах, и впереди них — два большущих великана, страшных и грозных…

Тогда обнаружилось, что половина стражи дворца, то есть половина бродяг, называвшихся стражей, давно сбежали и, очевидно, были уже на полпути к кораблям. Остальные тоже разом обратились в бегство, к счастью для Гелена (если сейчас хотя бы что-то было для него к счастью), совершенно о нем позабыв! В эти мгновения самозванец не знал, от чего ему всего горше — от того, что он вот-вот погибнет, глупо и позорно, или от того, что эти люди, которых он на короткое время так возвысил, даже не одарили его ненавистью. Он просто перестал для них существовать.

Мысль подняться на башню, откуда улетела Авлона, и броситься с нее вниз, промелькнула и пропала. Следом явились иные мысли: утопиться, пронзить себя кинжалом, отравиться. У него были припрятаны остатки яда, которым он недавно отравил злополучный колодец, чтобы вызвать в городе недовольство. Но он отметал эти мысли одну за другой. Нет, надо признаться самому себе: он больше не хочет жить, но он по-прежнему очень боится смерти.

Что ж, остается либо ждать, когда его убьют, избавив от необходимости сделать это самому, либо все же попытаться каким-то образом исчезнуть, скрыться, спастись… В первом случае все кончится быстро — Гелен хорошо знал Гектора и не сомневался, что никакая ненависть не заставит того приговорить кого бы то ни было к долгой и мучительной казни. Во втором случае придется жить в вечном страхе. Ведь найти его могут в любой момент. Хотя… Кто знает?

Он рассуждал так, а сам, между тем, спускался окольными тропами вниз, к морю. В душе он уже решил, что сделает, хотя еще не думал об этом. В море шторм. Значит, на берегу сейчас пустынно. Он спустится и незаметно укроется среди камней, там, в бухте, откуда уже вот-вот отчалят корабли его бывших приспешников. Они все не поместятся в мелкие суденышки, будет драка и резня. На берегу останется много тел. И Гектор с Ахиллом уверятся, что разбойники частью друг друга перебили, частью сбежали. И будут думать, что он сбежал с ними. Правда, Гектор с его умом поймет, что обманщика с собой могут и не взять. Тогда пускай думает, что его утопили или убили раньше. После шторма можно будет набрать раковин и подкрепиться, никуда не высовываясь.

Проходя мимо обносившей чей-то виноградник изгороди, он как бы невзначай снял с одного из шестов объемистую тыквенную бутыль. В нее надо не забыть набрать воды из источника — по дороге он их встретит два. Вода будет, пища тоже. Дня два, а потом… Потом он возьмет одну из рыбачьих лодок и двинется вдоль берега. Куда? Да по дороге можно придумать, равно, как и сочинить историю, которую он потом расскажет в какой-нибудь из прибрежных стран. За те годы, что он здесь живет, его критское наречие почти исчезло, он говорит почти так же, как настоящие ахейцы, и выдаст себя за кого угодно… А там уж… В конце концов, можно где-нибудь снова стать прорицателем, на них спрос в любом краю.

«И это я?! — спросил он себя с невольным ужасом. — Я, который мечтал об Андромахе, о царстве?! Я, который хотел разом отплатить за все годы бесплодных мечтаний и надежд?! Это я, потерявший все, бегу с позором, чтобы затаиться в щелке, высидеть, а потом ускользнуть и вновь где-то кому-то лгать, забыв обо всех великих планах, о любви?! Это я?!»

«Да, это ты! — словно бы ответил кто-то вместо него, но внутри него. — И ты именно такой. Ты великий в своих мыслях, но твое величие заканчивается на мысли о смерти. И раз уж это так, беги, спасайся — умереть достойно ты не сумеешь. Ты все равно покажешь, что тебе страшно!»

Он нашел родник, наполнил бутыль, старательно обвязал ее горлышко концом своего пояса и получше укрепил. Он шел нескорым, спокойным шагом, кутаясь в плащ. Этот плащ он накинул тоже, повинуясь не сознанию, а подсознанию. Его обычную черную длинную одежду здесь знают, а в таких плащах ходят почти все горожане. И погода как раз прохладная после урагана…

В бухточке, где прежде стояли его корабли, были теперь только рыбачьи лодки. Они лежали на берегу кверху днищами, их всегда так оставляли, чтобы внезапный сильный шторм не утащил легкие суденышки в море. Трех кораблей не было, но по некоторым признакам Гелен понял, что, по крайней мере, не все они ушли далеко в море: у выхода из бухты, там, где прибой все еще ревел и белая пена взлетала в рост человека, громоздились обломки кормы, и чуть дальше застряла в камнях сломанная мачта с обрывками паруса. На берегу, меж камней, чайки и бакланы суетились возле каких-то темных пятен, резко вскрикивая, вступая в драку из-за добычи, то разлетаясь, то вновь собираясь к ней. Гелен не стал подходить и смотреть, он знал, что это тела его бывших стражников — или тех, кого убили, чтобы не брать с собой в плаванье, или тех, кто оказался на разбившемся корабле. Тел всего несколько — остальные наверняка утащил шторм. Скольким удалось уплыть? Сколько уже лежат на дне, неподалеку отсюда? Какое ему дело? Все, что было связано с этими людьми, можно позабыть. Нужно позабыть. Это прошлое.