Лилия Подгайская - Тайны старых замков

— Тихо! — зычно рявкнул Никипор. — Я уж думал об этом. Никак нам Чёрный Дух мешает. Не желает в одиночестве оставаться.

На него с удивлением воззрилось множество глаз. Далеко не все из мастеровых были местными, поэтому преданий здешних не слыхали.

— А было это давно, — начал Никипор, желая и успокоить, и отвлечь своих людей. — Жил в этих краях сын небогатого мастерового человека по имени Гремислав. И угораздило этого ладного по всем статьям парня влюбиться в дочку княжескую, красавицу из красавиц Ганну Гольшанскую. Княжна тоже его привечала, и стали они тайно встречаться, целоваться-миловаться. Но однажды о том проведал отец её и страшно разгневался. Дочь в замке запер, а Гремислава велел схватить и подвергнуть страшной казни за наглость его непозволительную — живым в замковую стену замуровать, в дальнем углу. Долго ещё по поместью разносились крики, то стенал лишаемый жизни Гремислав и горько рыдала в замке княжна. Прошло время, и в этих местах стала появляться мрачная чёрная тень, которая беспрепятственно бродила по замку и окрестностям, и всем, кто встречался на пути, несла беды и несчастья.

Он перевёл дух. Слушатели замерли, потрясённые.

— Сейчас-то замок уже, почитай, целиком перестроен, только дальняя его часть и осталась нетронутой. Там нынче жена хозяина обитает, подальше от шума. К слову, уже третья. А две первых умерли совсем молодыми. Особенно первая хороша была, помню. И трёх лет не прожила в замке, как свеча истаяла.

Он строго покачал головой.

— Вот и надо нам Чёрного Духа задобрить. Надоело ему одному скитаться, он от нас жертвы требует. И мы это сделаем, други мои, коль хотим деньги свои получить. Вот первую же бабу, которая придёт к нам на стройку, замуруем в этой стене — и всё ладно будет, увидите.

— Не годится так, — вскричал молодой каменщик Лукаш. — Нам деньги, а кто-то жизни лишится?

На душе у мужчины сразу стало неспокойно, когда он услышал речи Никипора. Он совсем недавно женился, и любушка его, милая и приветливая Уршуля, часто забегала к нему на стройку, то поесть принесёт, то просто словом перекинется.

— Тебе что, Лукаш, — сердито глянул на него старшой, — у тебя мал мала по лавкам не сидят и есть не просят. А нам надо семьи кормить. Так что помолчи. Как я сказал, так и будет.

Мигун и другой немолодой мастеровой, Дмитр, громко его поддержали — им тоже хотелось денег, да поскорее. Остальные, напуганные мрачным рассказом, дружно закивали головами, им просто не терпелось поскорее избавиться от этой напасти, а об остальном не думалось.

И случилось так, что первой на стройку забежала-таки весёлая и приветливая Уршуля. Но увидев мрачные лица собравшихся вокруг мужиков, побледнела и потянулась к мужу.

— Берите её, — скомандовал Никипор.

— Нееет! — громко закричал Лукаш, но его быстро схватили сильные руки и поволокли прочь.

А ничего не понимающую, однако, страшно напуганную Уршулю, потащили в другую сторону, к стене строящегося костёла. Там уже и место приготовлено было. Когда женщина поняла, что с ней собираются сделать эти нелюди, она дико закричала, и крик этот слышен был по всему поместью.

— Заткните ей рот, — крикнул разъярившийся Никипор. — Только не убивайте до времени. Чёрный Дух лишь живую жертву примет.

Вскоре всё было закончено. Криков больше слышно не было, несчастная Уршуля не могла издать и звука, только извивалась в мужских руках, заталкивающих её в узкую выбоину в стене, где только стоять и можно было. А потом стену быстро заложили и, как ни в чём не бывало, принялись за работу — надо было навёрстывать упущенное время. Дико отбивающегося Лукаша на два дня заперли в подсобном сарае, чтобы чего не натворил. А когда выпустили оттуда, едва узнали, бедного, — молодой мужик был бледен, как смерть, и стал совсем седой. Он подошёл к стене, где была замурована его любушка, прижался к ней лицом и что-то долго шептал. А потом повернулся и, не глядя ни на кого, ушёл. Больше его в этих краях никто и никогда не видел.

Строительство костёла было закончено в срок и освящение его прошло очень красиво и торжественно. Мастеровые люди получили заслуженное ими щедрое вознаграждение, и при этом Никипор не забыл прибрать к рукам долю, полагающуюся за отработанное время пропавшему невесть где Лукашу. Все были довольны. Только очень скоро те, кто ходил в этих местах после захода солнца, особенно в лунные ночи, стали встречать призрачную женщину в светлой одежде, робко отступающую в сторону, как будто ожидающую от встречных мужчин новой каверзы. Потом, правда, привидение осмелело и стало проявлять характер. Оно как будто видело насквозь встреченных людей — чистых помыслами не трогало, отходило тихонько в сторону, а вот жадных и жестоких не раз гоняло по двору, страшно завывая и размахивая руками.

Хозяин же владения пребывал в полном удовлетворении и спокойствии. Он продолжал свою службу на государственном поприще и поднялся ещё выше, став подканцлером литовским. Только в семейной жизни ему что-то не слишком везло. Четыре раза женился бедняга, но так и не получил сына. Вторая жена родила ему трёх дочерей — Анну Катарину, Теофилу и Криштину, но наследника не подарила. Верный примеру деда, Павел Сапега-младший женился исключительно на девушках из княжеских семей, здоровых и с хорошим приданым. Однако они почему-то долго не выдерживали в его замке и умирали молодыми. Регина Дубовская, самая красивая из всех его жён и самая капризная, умерла через три года, ей ещё и двадцати не исполнилось. Эльжбета Вессели, родившая ему трёх дочерей, продержалась тринадцать лет, но всё равно не дотянула до тридцати. Последовавшая за ней Катарина Гославская прожила шесть лет. Между людьми его круга уже пошли разговоры, что Сапега, мол, издевается над своими жёнами и сживает их со света, присваивая себе богатое приданое. Ну, прямо зверя какого-то из него сделали. А уж что простые люди гомонили, того лучше и не слышать. А он-то ни сном, ни духом, как говорится. Неужели это всё-таки проклятие себя проявляет? И иногда ему становилось страшно. Пришлось шесть лет ждать, пока решился жениться опять — сын-то нужен, чтобы было кому всё полученное в наследство и наработанное собственными трудами передать. Невесту снова взял княжеского рода и молоденькую. Но сына не получил, видно не мог в свои шестьдесят пять сыновей рожать, как Великие князья Литовские с этим делом справлялись, да и тот же Ягайло, ставший польским королём. Но что странно, и эта, четвёртая жена, Софья Данилович, тоже умерла молодой, хотя мужа пережила на несколько лет — ей было семнадцать, когда она шла под венец и двадцать девять, когда её отпевали.

Сам Павел-Стефан Сапега дожил до преклонного возраста и умер в семьдесят лет. Его торжественно похоронили в крипте возведённого им костёла, поставив шикарное мраморное надгробие, изображающее его самого в виде сидящего рыцаря и трёх его жён, умерших раньше его. Великолепное имение, не имеющее наследника, ушло в чужие руки за долги — магнат сильно поиздержался, возводя все эти роскошные сооружения. И так и осталась нераскрытой тайна наследства князей Гольшанских, требовавшего всё новых и новых жертв, молодых человеческих жизней, почему-то именно женских. Почему, интересно?