Юлия Андреева - Последний рыцарь Тулузы

В предчувствии грядущей разлуки дамы сделались более страстными и самоотверженными. Они заранее проливали слезы, представляя себе, как осиротеют веселые земли Лангедока без славных рыцарей и прекрасных трубадуров. Весело стучали молотки кузнецов, изготовляющих великолепные, похожие на чешую рыб, кольчуги, ладные шлемы, мечи и специальные металлические пластины, которые следовало набивать на кожаные латы в особо уязвимых местах, дабы сохранить жизнь смелым воинам.

Постепенно по всему краю начали появляться страшно довольные собой рыцари в белых плащах с разнообразными крестами, соответствующими символике рыцарского ордена, к которому они относились.

«В Святой земле все по-другому, – делились своими воспоминаниями ветераны, – дома ты можешь быть никем, но там... там ты станешь тем, кем только сможешь стать. Там в один день можно разбогатеть, пленив какого-нибудь султана. Их же там не сосчитать, потому что у каждого правителя огромные гаремы с множеством жен. А те, ясное дело, исправно рожают им наследников. А наследник султана – и сам султан. Ты можешь добиться невиданной воинской славы и снискать любовь высокородной дамы. Ты вообще можешь стать бароном или королем. Там – воистину Святая земля, где исполняются самые смелые мечты. Там простятся все твои вольные и невольные прегрешения, ты очистишься и сможешь начать жизнь заново. Вот что такое Святая земля!»

Я тоже подумывал попытать счастье в землях неверных, но мой молодой хозяин был вынужден сиднем сидеть в Тулузе, защищая свое наследство от сделавшегося коварным и весьма злокозненным младшего братца.

Любопытно, что родившийся в Триполи Раймон Пятый никогда не стремился отправиться в Святую землю, должно быть, предчувствуя, что сразу же после его смерти в его родной Тулузе настанут события почище битв с сарацинами, и врагом его будет не благородный, хотя и чужой Саладин, а коварные святые отцы во главе с Папой Иннокентием Третьим, да покарает Господь его душу, да пребудет он в вечном адовом пламени во веки веков. Аминь!

Неожиданно я получил письмо от брата. Пьер писал, что вполне оправившийся от полученных на турнире ран Исильдор-Дени принял крест, вновь вступив в воинство Ричарда Львиное Сердце. Диламея же сделалась придворной дамой при леди Жанне Английской, сестре короля, сопровождающей его в этом походе.

С тех пор я ни разу не был в Лордфорде и потерял след своей дочери.

Через четыре года после смерти Беатрис Раймон женился на дочери кипрского короля Бургильде де Лузиньян. Придворные трубадуры пели об этом союзе, как о редкостном единении двух любящих сердец, но, прошу прощения, где Кипр, и где наша родная Тулуза?

Романе не знал и не мог знать Бургильду до свадьбы. Отправляющиеся вместе с Ричардом Львиное Сердце тулузские рыцари везли письма Раймона Пятого к королю Кипра с предложением заключить этот выгодный во всех отношениях союз.

На обратном пути эти же рыцари были счастливы сопровождать невесту наследника в Тулузу.

Я не нашел общего языка с супругой Романе и мало что могу сообщить об этой достойной донне, кроме того, что это именно с ней он вступил наконец на престол Тулузского графства.

В апреле 1194 года прозвучало страшное и одновременно с тем долгожданное: «Умер Раймон Пятый, да здравствует Раймон Шестой!»

В ту пору Романе, или теперь уже Раймону, исполнилось тридцать восемь лет. Вступление на престол произошло в Сен-Пьер де Кюизин, где была проведена торжественная служба, по окончании которой наш новый граф запланировал пиры, народные гуляния и турниры по случаю вступления на престол, плавно переходящие в традиционные майские гуляния.

Но праздника не получилось. Казалось, что покойный граф унес всю радость и беззаботность, присущую его времени, с собой в могилу. Натужно шутили друзья Раймона, поднимая кубки, натянуто звучали учтивые речи благородных рыцарей и невеселыми были улыбки придворных дам. Скучными и неинтересными стали праздники и выступления трубадуров. Потому что не было среди поющих здравицы новому графу лучшего трубадура Лангедока, его золотого соловья и ласкового рыжего солнышка – Пейре Видаля. Пейре же, надев на себя одежды цвета ночи, обрил свои шелковые кудри и отпустил бороду, как это делали мусульмане. Не мылся и не пел своих песен, а только и делал, что горевал по старому Раймону, желая лишь как можно скорее сойти за ним в холодную могилу.

А вместе с Пейре страдали и лили слезы трубадуры, которых Раймон Пятый осыпал своими милостями, а без трубадуров плакал целый двор. Обескураженный и сбитый с толку Раймон был вынужден обратиться к своей сестре, ныне уже год как овдовевшей виконтессе Каркассона, Безье и Альби, правящей по-рыцарски мягко, но справедливо, с просьбой начинать наконец турниры и праздники. Но и виконтесса не знала, как вновь вдохнуть в трубадура жажду жизни.

Из Отфора был срочно вызван Бертран де Борн, но, увидев траурное настроение Тулузы, он и сам пожелал примкнуть к Пейре, с которым они теперь только и делали, что день-деньской заливали свое горе вином.

Несколько раз Раймон подсылал к Видалю гонцов с письмами, в которых новый тулузский сюзерен обещал ему богатые деревни в обмен на его улыбку и сундуки с золотом за песню.

Но Пейре не желал ничего и никого слышать. Золото перестало его интересовать. Присланных же Аделаидой красоток прогнала в три шеи супруга Видаля, несравненная Апполинария Константинопольская, с которой он сочетался браком в ставке Английского Льва на Кипре.

Наконец Аделаида нашла способ спасти трубадура. Она собрала всех рыцарей, которые только смогли услыхать ее зов, и прекрасных дам, которые с богатыми дарами и словами любви бросились к ногам безродного музыканта, умоляя его вернуть им радость и веселье.

Раймон страдал из-за того, что какой-то Пейре Видаль имеет влияние, которое он, тулузский граф, наверное, никогда не сможет снискать. Скорее всего, он убил бы безобидного Пейре, если бы не боготворил его голос и не стремился хотя бы время от времени слышать его песни.

В это время я возобновил отношения с все еще крепким стариком Мишелем де Савером и от его имени перезаключил договор с Раймоном Шестым, бравшим теперь под свое покровительство самую сильную и знаменитую в Лангедоке школу наемных убийц.

За это соглашение де Савер теперь сам платил мне проценты, как когда-то это делал за меня мой сеньор. Справедливость восторжествовала.

Подросли и сыновья Раймона, но я не занимался этими лоботрясами, отдавая все свои силы подготовке тулузских воинов и укреплению крепостей. Подобно Раймону Пятому, его старший сын также женил своих сыновей на подобранных для них невестах. Все было более или менее ничего, если бы не странное предчувствие надвигающейся беды. Казалось, все позади, уже начал забываться старый и правящий долгие годы тулузский граф, снова пел Пейре Видаль, и вокруг него собиралось изысканное общество прославленных рыцарей и прекраснейших дам, жизнь уже снова взяла бразды правления в свои натруженные руки.