Пьер Бенуа - Атлантида

Забытый пост на рубеже великой пустыни; дерзновенный рейд двух друзей в глубь Сахары; появление загадочного бедуина; таинственные письмена на скале, множащиеся знамения грозной опасности; за гранью африканского черного хребта — сады и воды неведомого края, древней Атлантиды, о которой вещал Платон; вампир, мстящий за исконное унижение женщины; музей мумий, умерших от любви; падеж верблюдов, высохшие колодцы, нечеловеческие переходы, видения фатаморганы, — так стремглав, по крутым уклонам, несется вперед действие романа-фельетона Пьера Бенуа — «Атлантида», несется навстречу читателю, как в зеркальных окнах кyрьерского поезда мчатся пассажиру меняющиеся декорации экзотического пейзажа.

Пьер Бенуа — это имя без выражения и столь заурядное, что запоминается с трудом, — зазвучало в дни воины.

Но автор ее оказался по эту сторону войны, — и вот к книге его потянулись сотни тысяч рук. Ей была отдана Академией национальная премия за литературу; она переведена на многие иностранные языки Значит, она пришла вовремя, значит, она утолила чей-то голод.

Каков же внутренний и внешний строй этой книги-победительницы, какую новизну она знаменует?

По заданию своему, она возрождает роман приключений, «авантюрный» роман. Она сродни Амадису Галльскому, которым зачитывался Дон-Кихот, «Мушкетерам» Дюма, «Острову сокровищ» Стивенсона.

Первое впечатление от книги — обманчиво до мистифи нации. Взять хотя бы письмо поручика Ферьера, сопровождающее пакет его записок и составленное перед экспедицией в глубь Сахары. Неужто, говоришь себе, еще жив колониальный роман, накануне войны славивший подвиги латинского гения и вновь по стопам римлян покоряющего черный материк; роман, воплотивший воинствующую волю молодого поколения французов, пафос меча и креста? Неужто «Атлантида» станет рядом с «Неведомым градом» Поля Адана, с «Путешествием центуриона» Псикари, а огромные масшта бы мировой войны не заслонили незначащего эпизода завоевания Марокко.

В данном случае под романом-фельетоном понимается произведение авантюрно-приключенческого жанра, которое публикуется отдельными главами в газете или ином периодическом издании (роман с продолжением) — прим. составителя замысловатой игре автора. Ибо «Атлантида», с начала до конца, — тонко рассчитанная игра литературными приемами.

Твердой рукой Бенуа ведет воображение читателя по лабиринту повествования, то разгорячая, то обуздывая его, но никогда не выпуская поводьев.

Схема изложения нарочито сложна. Георг Брандес когда-то сравнил фантастические повести немецких романтиков с японскими шкатулками, где ящик, вкладывается в ящик тот в другой, и так без конца. Так и у Бенуа: письмо, где поручик Ферьер излагает свой замысел, обрамляет его же записки, где, в свою очередь, слово переходит к капитану Сент-Ави, повествующему в форме прямой речи о трагических судьбах своей совместной с Моранжем миссии. В заключительной главе, действие, описав правильный круг, возвращается к исходной точке. Мы до конца ничего не узнаем о самой экспедиции Ферьера, но мы твердо знаем, что он не вернется.

Мы уже говорили о сходстве с романом-фельетоном.

Оно подтверждается делением на главы. К концу каждого эпизода напряженное ожидание читателя доводится до предела, и тогда автор кладет перо до следующей главы. Он наводит нас на путь жадных догадок и в новой главе внезапно их разрушает новым нечаянным ходом. Там, где роковое нарастание трагического мотива сжимает нам горло, внезапно вступает в права пародия, волнение сменяется смехом.

Эта игра контрастами, эта внезапная надежда читателя, что темная драма разрешится фарсом (к вящему его разочарованию, но и к немалому облегчению), это жонглирование крайностями — один из разительнейших приемов мастерства Бенуа. Так, Сент-Ави, схваченный и связанный бедуинамифанатиками, ожидающий в темном закоулке жестокой смерти, вдруг пробужден к сознанию визгливым криком: «Делайте вашу игру, господа! Игра сделана!» — на характерном жаргоне игорных зал Монте-Карло. Так, в рассказе о царице Атлантиды, в призрачном мире платоновской легенды, начинает вдруг звучать скабрезный смех любовного анекдота времен Второй Империи. Значит, все это на потеху, трагедия изжита, сквозь погребальную симфонию ужасов звучат припевы из «Прекрасной Елены»… но нет: твердая рука автора вновь переключает ток, — и судорожным комом мучительное ожидание вновь подкатывается к горлу читателя.

Это-то сочетание трагедии с гротеском, страстных пароксизмов с потешным маскарадом то и дело напоминает нам о фантастическом гении Эдгара По. И подлинно: как Эдгар По сумел дать в своем «Артуре Пиме» некую квинтэссенцию всех «морских» романов, всех путешествий на северный полюс, знаменитых кораблекрушений и открытий, так и Бенуа амальгамировал в своей повести все мотивы сухопутных приключений — грозной романтики Сахары. Как и у Эдгара По, невероятное намеренно замаскировано сугубой научностью. Надписи на скалах (такая же надпись в «Артуре Пиме») подвергаются подробнейшему мнимофилологическому анализу, да и весь текст снабжен — рукою ученого держателя рукописей, поручика Ферьера — рядом солидных библиографических справок и толковых примечаний с ссылками на несуществующие источники.

Откуда все это? Здесь и в помине нет мещанского благородства чувствований и ограниченности интеллектуального кругозора, отличающих французский бульварный роман, от «Вечного жида» до «Рультабиля». Сочинение Бенуа насыщено, а отчасти подсказано литературными реминисценциями; недаром его герои так охотно цитируют Стивенсона.

Предшественников Бенуа, при всей его французской увлекательности, нужно искать по ту сторону Ламанша, а то и по ту сторону океана. И это не потому только, что научную или философскую гипотезу в роли трамплина для писательского воображения мы находим хотя бы у Уэллса.

Ведь роман — в английском, «островном», понимании — прежде всего, work of fiction, вымысел, заведомая и нарочитая фикция. Англичанин привык любоваться тем, как функционирует самый механизм повествования; он чуток к игре и взаимодействию приемов в форме рассказа. И вот, вовлекая читателя в эту восхитительную игру, Пьер Бенуа и завоевал свой успех.

Анри де Ренье включил это новое цветенье авантюрного эпоса в издаваемый им цикл «Литературного романа». Сам Бенуа остается верен неслучайно избранному пути. Второй его роман: «Кенигсмарк» — история одного таинственного исчезновения в конце XVII века, параллель к легенде о «Железной маске», — стал новой победой писателя, как и несколько других его книг, правда, несравненно, более слабых, чем «Атлантида» и «Кенигсмарк».