Олег Алифанов - Все, кого мы убили. Книга 2

– Господин Рытин? – ко мне склонилось лицо какого-то молодого человека, прикрывающего рот ароматным платком, как сделал бы и сам я, окажись хотя бы ненадолго в таком заведении.

Я лишь чуть оторвал голову от жидкого соломенного тюфяка, продавленного моим телом до самого пола, и безуспешно попробовал приподнялся на локте.

– Что вам нужно? – совершенно ничего не сознавая, недружелюбно откликнулся я в ответ этому сытому щёголю в чистом мундире. Со стороны мы являли собой лубочную картинку «Наполеон посещает чумной барак в Яффе». И тут же рванулся так, что ударился затылком о стену. Русский голос назвал моё имя! И этот господин не походил на нового заключённого.

– Позвольте представиться: Константин Базили, служу в эскадре контр-адмирала Рикорда, послан к вам с поручением скорейше доставить в Царьград.

Впервые в жизни я слышал первое имя, но слишком хорошо знакомо мне было имя второе.

Я ещё ничему не верил вполне, полагая во всем вероломство Беранже, и как сомнамбула, опираясь о стену и поддерживаемый под другой локоть неожиданным этим вестником, плёлся во двор, где лишь форма двух бравых моряков Балтийского флота развеяла все сомнения. Видя мою немощь, молодой человек что-то сказал одному из них, и вскоре в ворота, нещадно и без толку стегаемый какой-то хворостиной, с величием поруганного португальского короля размеренно вошёл верблюд.

Взгляды всех заключённых оборотились ко мне: некоторые завистливые и жадные, иные любопытные или равнодушные. Вдруг из толпы мелкими шажками, насколько позволяли цепи, выбежал Игнатий и с размаху бросился обниматься с Базили и матросами. Называя всех братцами, он просил забрать и его отсюда. Лишь это неподдельное рвение убедило меня в том, что он не состоит в союзе с моими недоброжелателями, и рассказ его мог оказаться правдой, исключая лишь ту его часть, где он хвалился перемахнуть через ограду и скрыться в ночи. Турецкие солдаты, не имея касательно его персоны распоряжений, грубо поволокли Игнатия обратно.

Константин вопросительно смотрел на меня. Я спросил Базили, как можно вызволить соотечественника, хоть и дурного натурой, но всё же не заслуживавшего ужасной участи в тюрьме на окраине света. Тот, явно обременённый таким неожиданным поворотом, некоторое время размышлял. Просьба моя заведомо превышала пределы отмеренных этому юноше полномочий. Условились как можно скорее дать знать о его судьбе в посольство, а пока пожертвовать на его особенное содержание пятьдесят рублей. Кошелёк мелких монет перепал и самому Игнату. В полчаса, пока Базили, как истинный грек, привычно улаживал дела с турками, матросы скормили мне два морских сухаря.

– Послушайте, Карнаухов, – сказал я, когда его отпустили для недолгой беседы, и он, бренча оковами, снова приблизился ко мне, – сейчас вас раскуют, и я постараюсь уладить ваше дело в Константинополе, но под обещание вернуться тотчас же в Россию. Забудьте о камне, я позабочусь, чтобы вы не нашли его. А коли решитесь нарушить обещание и остаться здесь, то вы сделаете мне большое одолжение, если найдёте полковника Беранже раньше меня. Он, кажется, всё ждёт некоего моего решения… Передадите ему от меня то, которое он заслуживает.

Собрав силы и крепко размахнувшись, я ударил его кулаком в лицо так, что он сел наземь, впрочем, более от неожиданности, чем от боли. Несколько мгновений он ошарашено глазел на меня, на ничего не понимающего Базили, осклабившихся моряков, и на кузнеца, равнодушно плетущегося к нему со своим нехитрым инструментом, а потом сказал:

– Я всегда удивлялся вам, Рытин. Тем, кто видит зло в таких, как я, и не сомневается в том, что сам он на стороне добра. Всё, что не совпадает с привычной стороной ваших воззрений, вы объявляете злом. Вы даже не задумываетесь, что у всякого предмета имеется изнанка, и она не обязательно прекрасна. Понимаете ли вы, что красивый и умный человек состоит из скрытых от взгляда отвратительных внутренностей, напоминающих требуху? Так вот знайте, напыщенный герой, что в моём прекрасном деле изнанка – как раз вы! Почему вы отказываете мне в желании скрасить жизнь людей? Потому лишь, что методы мои кажутся вам угрожающими? А паровые машины Уатта, уже принёсшие на алтарь многие жизни, вам, часом, не кажутся монстрами из преисподней? Не трудитесь, я сам отвечу. Они понятны вам, и потому кажутся безопаснее призраков. Но уже строятся паровые фрегаты, и когда-нибудь паровые пушки станут посылать снаряды через океан. Пирамида добра.

Я хотел спросить его, а не на вершине ли этой пирамиды он приготовляет себе трон, но спор в присутствии посторонних показался мне унизительным.

– Будете должны, – сказал я, когда Базили передавал один толстый кошелёк мусселиму, а худой ему самому.

– Уж я в долгу не останусь. Предупреждаю, Рытин, – он высокомерно смотрел на меня, – у тебя я ничего не прошу. Тебя отсюда вытаскивают большие силы, что подтверждает мои подозрения. А я ведь мог убить тебя тогда, в Мегиддо, – молвил он с упрёком. – И ещё не раз.

– Ты боялся выстрелом обратить на себя гнев бедуинов за кровавую луну, только и всего, – ответил я. – А заодно – потерять нить к камню. Или наоборот. Выбирай, что главнее. Но я жду обещания. Вот, я оставляю вам.

Я вложил в его ладонь икону, полученную когда-то от Анны.

– Я вернусь в Одессу – и раскопаю болота. Для меня в этой тюрьме одна польза есть. Я знаю теперь, что скрижали у тебя нет, поэтому придётся идти путём окольным и трудным, хотя и гоняться за тобой оказалось нелегко. Наивно предполагать, что Прозоровский случайно набрёл на единственную в своём роде таблицу. – Его уже взяли под руки, чтобы отвести от нас, но это только придало ему сил, захлёбываясь словами, шептать сквозь зубы, так, что длинные усы его чертили над ними немыслимые пируэты: – Слушай, Рытин, думаешь, я не знаю о находках на болоте? Вот что я скажу тебе: ангелы, бесы – всё одно. Те и другие с крыльями. Те и другие лезут в наш мир. Их война – это только их дело. Может, это сражение за пастбища? Мы – коровы, наши дурные страсти они используют как удобрения, а благие как молоко. Есть молочные и мясные. Одних доят всю жизнь, а потом кидают использованные души псам-церберам, иных пожирают в расцвете сил. Они питаются душами, а? Отчего страдают и умирают дети? Просто кому-то захотелось сожрать молочного поросёночка. А мы пытаемся разобраться в их последней битве – да это просто смешно. Если светлое воинство побило силы падших, тогда почему они до сих пор искушают нас здесь? Мы что – на дне миров, в сточной канаве, где без разбора топят всех тех, кому не повезло? Хорошее дело. Вас это не злит? А меня страсть как! Мои ровесники, которых щелкопёры вроде вас нарекли нигилистами…