Артур Конан Дойл - Дядя Бернак

Император промычал что-то в ответ на это лестное предложение и при этом просыпал щепоть табаку на свой белый халат.

— В том, что вы говорите, есть, пожалуй, доля правды, потому что человек, имеющий основание бояться, всегда будет служить хорошо. Но я ведь очень требовательный хозяин!

— Я не побоюсь никаких трудностей, если мне будет приказано что-либо сделать: я все выполню, как бы опасно ни было поручение, если вы даруете мне прощение!

— Например, мне иногда приходт в голову довольно странное желание, — сказал император, — женить людей, поступающих ко мне на службу не по их желаниям, а исключительно по своему усмотрению. Согласны вы и на это? Внутренняя борьба отразилась на лице поэта, он всплеснул руками и потом снова сжал их.

— Могу я просить вас, Ваше Величество?

— Вы ни очем не смеете просить!

— Но есть некоторые обстоятельства, Ваше Величество!.. — Пожалуйста, довольно этого! — гневно крикнул император, поворачиваясь на каблуках. — Я не прошу указаний, я приказываю! Я желаю найти мужа для mademoiselle де Бержеро. Желаете ли вы жениться на ней, или же вы тотчас вернетесь в тюрьму!

На судорожно искривившемся от волнения лице Лесажа снова отразилась борьба; он в нерешимости ломал руки.

— Довольно! — крикнул император. — Рустем, позвать стражу! — Нет, нет, Ваше Величество, не отсылайте меня назад в тюрьму! — Стражу, Рустем!

— Я согласен на все, я женюсь, на ком вы прикажете!

— Негодяй, — произнес чей-то голос, и Сибилль, раздвинув занавеси, тяжело дыша, остановилась у одного из окон. Ее лицо побледнело от гнева, и глаза блистали ненавистью; высокая, стройная фигура моей кузины резко выделялась на фоне окна, открытого теперь раздвинутой ею в минуту гнева занавесью. Она забыла о присутствии императора, она забыла все в приливе ненависти и презрения!

— Они мне показали вас в настоящем свете, — презрительно сказала Сибилль, — я не верила им; я никогда не могла им верить, потому что я не думала даже о возможности существования столь презренных существ! Они поклялись доказать мне это, и я позволила это, и теперь сама увидала, кто вы! Хорошо, что было еще не поздно! И подумать, что для вас я пожертвовала жизнью человека, в сто раз лучшего и достойшейшего, чем вы. Да я жестоко наказана за этот поступок! Туссак отмщен.

— Довольно! — сердито сказал император. — Констан, проводи mademoiselle Бернак в следующую комнату. Что касается вас, сударь, я никогда не решусь связать судьбу ни одной из моих придворных дам с таким человеком, как вы! Вполне довольно того, что вы показались в настоящем свете, и что mademoiselle Бернак излечилась от своей безумной страсти. Рустем, уведите арестанта!

— Вы видите, monsieur де Лаваль, — обратился он ко мне, когда уничтоженный Лесаж был уведен из комнаты; — мы обделали славное дельце между кофе и завтраком. Это была ваша идея, Жозефина, и я вполне положился на вас. А теперь, де Лаваль, мы хотим вознаградить вас за то, что вы подали блестящий пример эмигрантам-аристократам, и конечно, за ваше участие в поимке Туссака. Вы будете получать жалованье, достаточное для того, чтобы жить сообразно с званием моего адьютанта. Кроме того, я решил женить вас на одной из фрейлин императрицы!

Мое сердце сильно забилось при этих словах императора. — Ваше Величество! — едва выговаривая слова, произнес я, — это невозможно!

— Я не позволяю долго колебаться! Невеста ваша прекрасной семьи и очень красива. Во всяком случае, это решено. Ваша свадьба будет в четверг. — Но это невозможно, Ваше Величество, — повторил я.

— Невозможно! Когда вы побудете на моей службе несколько дольше, вы поймете, что я не переношу этого слова. Я говорю вам, что это решено. — Мое сердце принадлежит другой, Ваше Величество! Я не могу изменить моей клятве!

— Неужели? — спросил император, — если вы настаиваете на этом, то, конечно, не можете рассчитывать удержать за собою место при моей особе! Все мои планы и надежды рушились. Но что же мне оставалось делать? — Этот миг самый тяжелый в моей жизни, Ваше Величество, — твердо сказал я, — но я все же останусь верен данному слову. Даже, если бы мне пришлось сделаться разбойником на большой дороге вместо высокой чести быть вашим адьютантом, я все же женюсь на Евгении де Шуазель или совсем не женюсь!

Императрица встала и приблизилась к окну.

— Так как вы продолжаете упорствовать, monsieur де Лаваль, — сказала она, — я хочу позволить вам взглянуть хотя бы одним глазком на мою фрейлину, от которой вы отказываетесь с таким презрением! Жозефина быстро откинула занавесь второго окна. Там стояла женщина. Она сделала несколько шагов и, с полуподавленным криком радости и счастья, бросилась ко мне и обвила мою шею руками. Я словно во сне, не веря сомому себе, прижал к сердцу эту женщину, узнав нежные дорогие мне глазки моей Евгении. Я боялся, что это сон; пройдет мгновение, — я проснусь, и Евгения исчезнет!

— Оставим их одних, — сказала императрица. — Пойдем, Наполеон! Мне становится грустно при виде их. Я вспоминаю былые дни на улице Шотерен! Вот и конец моего маленького романа. Как всегда планы императора были приведены в исполнение в назначенный день, и в четверг мы были обвенчаны. Эта всесильная рука сумела доставить сюда Евгению из Кентского городка, чтобы быть вполне уверенным в том, что я не убегу, и чтобы возвысить свой Двор присутствием представительницы стариннейшего рода де Шуазель. Через несколько лет после всего случившегося кузина моя Сибилль вышла замуж за Жерара, который в это время успел получить командование бригадой и был одним из известнейших генералов Франции. Я снова сделался владельцем нашего родового имения Гросбуа, но воспомининие о моем ужасном дяде, о том, что произошло в ту ночь, когда Туссак стоял на пороге библиотеки, навсегда омрачили для меня эти места.

Однако, довольно обо мне и моей ничтожной жизни. В этом очерке я главным образом пытался очертить вам личность императора, по моим собственным воспоминаниям. Вы знаете из истории, что потеряв надежду овладеть Ламаншем, опасаясь вторжения врагов с тыла, Наполеон покинул Булонь. Вы такж, вероятно, слышали, что во главе той же армии, предназначенной сначала для борьбы с Англией, он разбил в один год Австрию и Россию, а в следующий год Пруссию.

Со дня моего поступления к нему на службу до того времени, когда он в последний раз совершил путешествие по Атлантическому океану, чтобы никогда не вернуться во Францию, я разделял его судьбу, возвысился при помощи той звезды, которая покровительствовала ему, и упал вместе с ним! И теперь, припоминая всю жизнь Наполеона, я не могу решить, был ли он добрым гением для Франции или демоном зла этой страны? Я знаю только одно, что это был гениальный человек, и все его поступки были всегда настолько грандиозны, что к ним неприложима обыкновенная мерка человеческих поступков. Спи спокойно в своей великой могиле в Инвалидах, великий человек! Твое дело сделано, и властная рука, удержавшая Францию, на краю гибели, давшая новое направление всей политической жизни Европы, обратилась в прах! Судьба тебя возвысила; судьба же и сбросила с трона, но память о тебе, всемогущем маленьком императоре, живет и волнует умы людей, влияеет на их поступки. Многие превозносили тебя многие осуждали тебя, но я старался не делать ни того, ни другого. Я хотел быть только беспристрастным летописцем событий, происшедших в те дни, когда великая армия находилась в Булони и я, вернувшись из изгнания, сделался адъютантом Наполена.